Содержание

О ЧЕМ ЭТА КНИГА?. 6

ГЛАВА 1. ФИЛОСОФИЯ СОВРЕМЕННОГО ПРАВОСУДИЯ.. 9

ГЛАВА 2. ПСИХОЛОГИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ.. 17

ГЛАВА 3. КРАХ ПРИНЦИПА «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ» В ГУМАННОМ ОБЩЕСТВЕ  28

ГЛАВА 4. ЗАКОН ЧТО ДЫШЛО, КУДА ПОВЕРНУЛ ТУДА И ВЫШЛО   30

ГЛАВА 5. ПРИНЦИП ЗАКОННОСТИ КАК НАСИЛИЕ НАД СВОБОДОЙ ЛИЧНОСТИ   37

ГЛАВА 6.      НИЗКИЙ УРОВЕНЬ ПРАВОСОЗНАНИЯ И ПРАВОВОЙ НИГИЛИЗМ    38

ГЛАВА 7.      ОТСУТСТВИЕ ОБРАТНОЙ СВЯЗИ МЕЖДУ ПРИМЕНЕНИЕМ НОРМ ПРАВА И НОРМОТВОРЧЕСТВОМ… 39

ГЛАВА 8.               НЕОБОСНОВАННОЕ РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ   41

ГЛАВА 9.      ПРЕСТУПЛЕНИЕ И ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ. 42

ГЛАВА 10.        БЕССМЫСЛЕННОСТЬ ПРИНЦИПА СПРАВЕДЛИВОСТИ   44

ГЛАВА 11.         ФАКТИЧЕСКИЙ САМОСУД. КРАХ ПРИНЦИПА ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ПРАВОСУДИЯ ТОЛЬКО СУДОМ. 46

ГЛАВА 12.        ПО СУДАМ ЗАТАСКАЮ! ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СУДЕБНОЙ СИСТЕМЫ КАК СРЕДСТВА ДАВЛЕНИЯ. 47

ГЛАВА 13.         НЕВОЗМОЖНОСТЬ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ПРИНЦИПА НЕЗАВИСИМОСТИ СУДЕЙ   48

ГЛАВА 14.        ПРОИЗВОЛ И САМОДУРСТВО СУДЕЙ.. 49

ГЛАВА 15.        СУДЕБНЫЕ ОШИБКИ НАМЕРЕННЫЕ И НЕПРЕДНАМЕРЕННЫЕ  50

ГЛАВА 16.          ПРАВОСУДИЕ СМИ И СОЦСЕТЕЙ КАК КРАХ ПРЕЗУМПЦИИ НЕВИНОВНОСТИ   51

ГЛАВА 17.        ДВОЙНАЯ МОРАЛЬ И КРАХ ПРИНЦИПА РАВЕНСТВА ВСЕХ ПЕРЕД СУДОМ И ЗАКОНОМ    52

ГЛАВА 18.        КРАХ ПРИНЦИПА НЕОТВРАТИМОСТИ НАКАЗАНИЯ   54

ГЛАВА 19.        КРАХ ГАРАНТИИ НА СУДЕБНУЮ ЗАЩИТУ.. 55

ГЛАВА 20.        КРАХ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ПРАВА НА ЗАЩИТУ ОБВИНЯЕМОГО   57

ГЛАВА 21.        НЕРАВЕНСТВО СИЛ – СУДЕБНАЯ МАШИНА И МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК. 58

ГЛАВА 22.        КРАХ ПРИНЦИПА СОСТЯЗАТЕЛЬНОСТИ СТОРОН   60

ГЛАВА 23.        ТАРАБАРСКИЙ ЯЗЫК СУДОПРОИЗВОДСТВА   61

ГЛАВА 24.        ПОДМЕНА СУТИ ДЕЛА ПРОЦЕССУАЛЬНЫМИ ФОРМАЛЬНОСТЯМИ   62

ГЛАВА 25.        СДЕЛКА СО СЛЕДСТВИЕМ… 64

ГЛАВА 26.         ЖАЛКИЕ СПЕКТАКЛИ: ОТКРЫТОСТЬ, ГЛАСНОСТЬ СУДЕБНЫХ ПРОЦЕССОВ И УЧАСТИЕ ГРАЖДАН В ПРАВОСУДИИ.. 65

ГЛАВА 27.        КРАХ ПРИНЦИПА ОБЯЗАТЕЛЬНОСТИ СОБЛЮДЕНИЯ СУДЕБНЫХ РЕШЕНИЙ   67

ГЛАВА 28.        ПРОИЗВОЛ СЛЕДСТВЕННЫХ ОРГАНОВ.. 68

ГЛАВА 29.        КРАХ ПРИНЦИПА ОГРАНИЧЕНИЯ СВОБОДЫ КАК НАКАЗАНИЯ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЕ. 69

ГЛАВА 30.         НАСИЛИЕ В ТЮРЬМАХ КАК НЕ УСТАНОВЛЕННОЕ ЗАКОНОМ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ НАКАЗАНИЕ. 71

ГЛАВА 31.           ПЕРЕПОЛНЕНИЕ МЕСТ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ И УСЛОВИЯ СОДЕРЖАНИЯ В НИХ  72

ГЛАВА 32.        ИСПРАВИТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА ШТАМПУЕТ НОВЫХ ПРЕСТУПНИКОВ   74

ГЛАВА 33.        НИГИЛИЗМ ЗАКЛЮЧЕННЫХ.. 75

ГЛАВА 34.        НАРУШЕНИЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА В МЕСТАХ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ    77

ГЛАВА 36.        ПРОБЛЕМЫ ОТБЫВАНИЯ НАКАЗАНИЯ УСЛОВНО   78

ГЛАВА 37.        ПРОБЛЕМЫ УСЛОВНО ДОСРОЧНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ   80

ГЛАВА 38.        ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ БЫВШИХ ЗАКЛЮЧЕННЫХ В ОБЩЕСТВЕ  82

ГЛАВА 39.        ДАВЛЕНИЕ НА ПОДСЛЕДСТВЕННОГО КАК ОБЩЕПРИНЯТАЯ ПРАКТИКА   84

ГЛАВА 40.        КЛЕЙМО УГОЛОВНОГО ПРОШЛОГО.. 85

ГЛАВА 41.        СМЕРТНАЯ КАЗНЬ И ПРАВО НА ЖИЗНЬ.. 87

 

О ЧЕМ ЭТА КНИГА?

Консервативность человечества поражает, ибо на многие вещи взгляды не пересматриваются веками. Но то, что было действенно и, в какой-то мере, благоразумно в прежние времена может стать вредным в современном обществе. Такой стала система правосудия. Она не только не обеспечивает соблюдения своих основных принципов, таких как равенство всех перед законом, справедливость, независимость судей, презумпция невиновности, соответствие меры вины и наказания, но и сами эти принципы потеряли былое значение и превратились в не более чем рудиментарные выцветшие лозунги, ведущие к правовому нигилизму населелния.

Что уж говорить о практике правосудия, когда самые ее основы иллюзорны. Суды вместо того, чтобы помогать людям находить выходы из затруднительных ситуаций и разрешать споры, сами превратились в паразитические, авторитарные, вздорные и абсолютно неэффективные органы, обращение к которым чревато осложнениями и неоправданными потерями. Причем речь не идет об отдельно взятой юрисдикции или области права.  Состязательность судебного процесса повсеместно превращена в фарс. Адвокатура представляет собой мафию крючкотворов, заточенных под то, чтобы наживаться на бедах своих клиентов, исправительные учереждения не исправляют, а штампуют новых преступников, полиция прежде всего защищает свои интересы, в которые входит наслаждаться узаконненым насилием и никого не защищать.

Неотвратимость наказания превратилась в осмеянную иллюзию, а химера равенства перед законом давно вызывает нервный смех. Наказания, призванные устрашать, более не устрашают, с другой стороны в тюрьмах практикуется насилие, разумеется не учтенное в уголовном кодексе как часть наказания, и поэтому в общем и целом в рамках уголовного права царит хаос и беспредел.

Интеграция освобожденных в общество затруднена наличием регистрируемого уголовного прошлого. Система правосудия, словно бы заботиться о том, чтобы преступники не покидали свои ряды.

И весь этот адский бал правит  политика и бизнес, которые используют правосудие, как эффективную и безжалостную систему давления на оппонентов и конкурентов.

Искушенный читатель может ометить, что так было всегда, но разве это аргумент? Тогда нам возразят, а что собственно вы предлагаете? Как справиться с хаосом? Как защищаться от обидчиков и претупников? В том-то и дело, что система правосудия никого не защищает. Ведь сосед не убивает нас не потому, что между нами стоит полицейский с пистолетом и не только потому что боится суда и тюрьмы. То есть на страже нашей жизни и благосостояния стоит не правосудие, а добрая воля окружающих не причинять нам вреда. А это скорее касается философии и психологии, чем юриспруденции.

То что у нас нет готового решения проблем еще не значит, что проблемы можно безнаказано игнорировать.

Необходимо заново пересмотреть в свете современности основные понятия, лежащие в основах правосудия и поискать пути приведения их в соответствие с нашими ожиданиями и чаяниями.

ГЛАВА 1. ФИЛОСОФИЯ СОВРЕМЕННОГО ПРАВОСУДИЯ

Считается, что главная цель правосудия – обеспечение торжества справедливости вообще и в каждом конкретном случае. Справедливость — понятие крайне относительное, о неком должном, содержащем в себе требование соответствия деяния и воздаяния. Но чье это понятие? Сколько людей, столько и мнений. Более того, при разных обстоятельствах мнения одного и того же индивида могут быть разными. Очень часто люди понимают справедливость только так, как выгодно им, при этом совершенно искренне полагая, что безусловно правы и объективны. Эдакий самообман в собственную пользу.

Итак, чье понятие справедливости ложится в основу правосудия? Большинства, ответите вы. Но мы скоро рассмотрим несостоятельность большинства в назначении истинных моральных ориентиров.

Но на этом этапе признаем, что настоящая и основная задача правосудия в том, чтобы обеспечивать порядок в обществе. Если встает выбор между «справедливостью» и «порядком» любое общество выбирает «порядок», если конечно им не манипулируют в каких-то целях, ибо беспорядок разрушителен для любого общества.

Таким образом, порядок является очевидным общественным благом. Но в предыдущей главе мы установили, что основным гарантом порядка является каждый индивид, а вовсе не правосудие.

Представим себе самое страшное преступление. Теперь один индивидум может уничтожить все человечество, скажем спровоцировав ядерную войну, добравшись до ядерной кнопки. Пусть теоретически, но раньше таких возможностей не было. То есть преступление одного может обойтись существолванием всего человечества. Ядерное оружие особо охраняется на этот случай, но в теории такое возможно. Это будет преступление преступлений. И если в теории оно возможно, то наверняка уже замышлялось, замышляется и будет замышляться.

Какой мотив у этого человека или группы заговорщиков? Так ли это важно! Ведь каждый из нас рано или поздно может задаться вопросом, а стоит ли человечество того, чтобы его сохранять?

Какая-нибудь защитница природы решит, что планета устала от человечества и технический прогресс все равно ведёт его к самоуничтожению. Так не лучше ли пока не поздно освободить планету от людей? Или как в кинофильме «Матрица» искусственный интеллект объявит человечество вредным вирусом. Так что мотивы могут быть разными.

Философия правосудия утверждает, что ценность человечества неоспорима. Но не для всех это  очевидно. Некоторые поспорили бы насчёт ценности человечества. Люди, возможно, как и динозавры временные жители на планете.

Однако, наряду с ужасами, связанными с людьми, мы можем с уверенностью сказать, что наблюдаем целые сообщества состоящие из довольно мирных индивидов, которые сами прекрасно регулируют отношения между собой, без всякого стороннего вмешательства.

Причем они делают это не под страхом такого вмешательства, а по своей природе. Но эти с виду добропорядочные граждане находятся в системе, регулируемой правосудием. Хотя очевидно, что наряду с высокой состязательностью и агрессивностью в людях присутствует кооперативность и самоорганизованность. Причем если в таком сообществе появляются нарушители спокойствия, оно довольно к ним толерантно, но если уж это становится совершенно неприемлимо, то сообщество предпочитает изгнать такого аутсайдера, а не наказывать его. Мирное сообщество хочет чтобы никто не мешал его мирному существованию.

Можно даже заявить, что глубоко внутри все люди имеют положительные побуждения. Но неосознанно участвуют в страшных играх политических, экономических, экологических и тд и в том числе приносят вред самим себе, ведая или не ведая об этом.

Прежде чем мы обратимся к недостаткам самой системы правосудия надо критически рассмотреть ее основы.  Главный философский постулат правосудия предполагает, что общественное благо выше личного. Но общество состоит из индивидуумов и нередко «общественное благо» является иллюзией неудобной для каждого индивида в отдельности, но якобы необхоимым для общества в целом. Именно это противоречие возникает, когда собирается налог, а потом деньги разбазариваются на идиотские цели, крадутся или пропадают любым другим образом. Примеров тому масса.

Руссо в своей работе “Общественный договор” постулирует, что справедливое устройство общества основывается на том, что индивид добровольно уступает часть своих свобод (всегда поступать по своему усмотрению) взамен того, что общество обеспечивает его различными благами, в том числе безопасностью. То есть индивидуму больше не надо иметь небольшую армию для охраны своей собственности, себя и семьи.

По идеи, индивидум добровольно соглашается подчиняться законам, принятым избранными им представителями. Платить часть своего достатка в виде налога и за это получать все блага цивилизации.

Главная проблема здесь в недобровольности. Мы, не даем согласие быть рожденными на свет. Проблема преступности в том, что законы общества не принимаются каждым индивидумом в отдельности. А следовательно ему навязываются.

Мы не можем формировать совершенно независимые сообщества. На планете нет  мест пригодных для проживания, на которые не распространялась бы власть того или иного государства. Нам говорят – и слава богу, если бы такое место было, то там был бы хаос, пока не образовалось бы свое государство, или соседнее не принялось контролировать эту территорию. И вообщем так оно и есть, как только сила государства ослабевает, на затронутой территории начинается беспредел и хаос.

Даже если все члены сообщества мирные люди, достаточно первого недопонимания, напрасного подозрения – и вот уже начинается цепная реакция агрессии. Суды и полиция ее бы погасили, запретив самосуд, а без этих систем неизбежен хаос, война всех против всех. Возможно, это так, и даже без стороннего вмешательства внутри нерегулируемого сообщества начинаются разрушительные процессы, но это не оправдание для навязывания нам бесчисленного множества правил и ограничений. Ведь если основные законы (на основе 6 последних из 10 заповедей) действительно довольно значительны – не убий, не укради… То фактически индивиду в любой стране навязывается огромное число законов не столь очевидных. В современном мире, как и во все века законы пишутся под нынешнюю власть. Но даже в такой системе   предполагается, что потенциально при определенных условиях индивид  может вполне законно обмануть, украсть и убить, если это делается в интересах государства. И при этом такой человек будет считаться героем. (Разведчик, полицейский, воин).

Итак, начиная отбирать у индивида свободы современное общество иной раз порабощает его еще больше чем первобытное, или даже рабовладельческое или феодальное.

Экономическое рабство сразу приходит на ум

Капиталл тоже причастен к написанию законов

Запрет на ношение оружия и полоьзование им против обидчика оставляет безнаказанными многие случаи издевательства над личностью, более того, не подпадающие даже под законы о оскорблении личности.

В интересах экономики законы пишутся так же

Значимость вооруженного индивида в прошлом была больше, а его полномочия шире. Его уважали и знали, что у слова есть вес, а у чести – смысл.

Среди многих проблем, занимающих внимание современных философов правосудия, наиболее значительной является совместимость индивидуальной и групповой ответственности в рамках единой концепции права. Дело в том, что в течение последних нескольких веков, а в особенности в 20 в., доминирующей парадигмой права, всё более и более распространяющейся во всех современных обществах, равно как и в международном праве, является либеральная, согласно которой именно индивидуальная (личная) ответственность выступает отправной точкой для любого правового процесса. С таким постулатом связывается представление о свободном морально обусловленном выборе, принимаемом личностью автономно на основании ситуации. Соответственно, в области криминального права основная проблема всегда редуцируется на доказательстве вины или невиновности индивида, который, исходя из предположения либо знания системы, вступает в конфронтацию с общезначимыми интересами и потребностями, выражаемыми в разных уровнях права. Однако вместе с тем, чем более усложняются общественные отношения по самым разным поводам, тем запутаннее становится обоснование и мотивация, отражаемые в законодательном процессе с одной стороны и правоприменительной (в том числе пенитенциарной) практике с другой. Редукция правонарушений только к личной ответственности также претерпевает многообразные изменения просто потому, что юриспруденция с трудом поспевает за ростом человеческих представлений о собственной природе. За многое, что когда-то трактовалось однозначно как преступления, теперь невозможно судить с бывших незыблемыми позиций. Психология, физиология, социология, политология, экономика, и т.п. накладывает отпечаток на системные сомнения в правильности (в данном случае – справедливости) как утверждений вины таки постулировании наказаний. Новые дефинированные виды потенциальных преступлений с традиционных позиций не могут быть обоснованы и объяснены. Требуются новые подходы, и они должны быть не менее комплексными, чем сами случаи, их вызывающие, и всё больше и больше нюансов, на которые ранее не обращали внимания, просто потому что либо не знали о них вовсе, либо не подозревали о их ключевой роли, теперь требуют к себе внимания и учёта при определении суммарной ответственности. Кроме того, особой сферой, почти совершенно неразработанной в праве, остаётся коллективная ответственность. 20 век, с продолжением ныне, породил многообразие такой ответственности, однако правовая база не учитывает самого масштаба, равно как и статусно-ролевой специфики делинквентов. Если осуждению можно подвергнуть индивидов, то как этого добиться для корпораций, партий, государственных органов, сект и т.д.? Этот  вопрос повисает без ответа, а между тем определение уровней вины, а не только состава преступлений, могло бы стать революцией в праве и решить многие проблемы (при соблюдении, разумеется, ещё одного важного условия – действительного обеспечения равноправия и контроля при судопроизводстве). Вместе с тем, это последнее требует таких усилий, которые современный уровень морали в обществе и государстве практически не допускает.

ГЛАВА 2. ПСИХОЛОГИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Почему человек совершает преступления?   А может быть он просто живет, и какие-то аспекты его жизни, поступки, или бездействие квалифицируются как нарушение закона или даже преступление? То есть, преступная деятельность человека это прежде всего проблема тех, кто устанавливает законы. Например, если завтра, по новому закону нам запретят дышать, то преступниками станут все жители земли. Звучит как антиутопия? Отчего же! Пандемия короновируса показала, что нам могут запретить выходить на улицу и даже свободно дышать, ибо в маске довольно душно.

Вот это понимание очень важно, и с ним мало кто согласится, что преступление – это не проблема преступника, а проблема тех, кто его таковым считает.

Конечно, бывают преступления, так сказать, вопиющие к небесам. Убийства, изнасилования и прочая мерзость. Но у каждого преступления есть своя история, свой контекст, своя философия, свои оправдания, и поэтому о них нельзя говорить вообщем, теоретически.

Почему считается, что мораль общества всегда выше морали и чувства справедливости отдельного индивида? Почему общество взяло на себя право решать кто хороший, а кто плохой, и более того, заклеймив плохого, назначать ему наказание? Разве хоть один из нас давал на это согласие?

А как же иначе? Как защитится от плохих людей? Воров, мошенников, убийц, насильников и прочих ублюдков. Но в том то и дело, что мы абсолютно от них не защищены. Каждый человек в любой момент по тем или иным причинам может превратиться в агрессора и ублюдка. Более того, мы сами можем его спровоцировать. Очень мало людей, которых невозможности вывести из себя.

То есть каждый из нас – потенциальный убийца, насильник и так далее по списку. При определенных условиях или стечении обстоятельств каждый человек может показать свою страшную сторону, иногда вольно, а иногда и невольно, в состоянии аффекта.

Посмотрите на человека рядом с вами. Ведь ничто не препятствует ему убить вас прямо сейчас. Никакая полиция, суды, законы, и прочие атрибуты правосудия не могут защитить вас от того, чтобы вас не огрели по затылку, пока вы смотрите в другую сторону.

Если вы вдумаетесь как много пропавших людей, то придете к выводу, что возможно статистика убийств не отражает истинное положению дел.

Многие люди в нашем обществе никому не нужны и их не спохватятся. А тело спрятать не такая уж проблема, или разыграть ситуацию в которой смерть будет считаться естественной.

Можно вообще не пытаться ничего скрывать, и при этом все же не попасться.

А что если человек совершающий преступление сам настроен на саморазрушение? Он хочет, чтобы его убили, или чтобы его посадили? Такое бывает, и, кстати, нередко. Подробнее об этом в книге автора «Философия саморазрушения».

Таким образом, мы обсудили только самое страшное преступление – убийство. О других не о чем и говорить. Они совершаются с легкостью и непринужденностью, оставаясь в своем подавляющем большинстве незамеченными, не попадая в статистику. О них никто не знает. Очень многие жертвы по разным причинам не подают жалоб. Итак, преступные действия, это часть обычной жизни человека, и большинство из нас не мыслит о своих поступках в юридических рамках.

В одних сообществах преступлений меньше, в других больше. Это зависит от того как их учитывать. По настоящему же, совершение преступления одним человеком против другого зависит исключительно от доброй воли и отношений между этими людьми, к которым закон и тем более система правосудия очень мало имеет отношение. Мучительный секрет богов и царей: они знают, что люди свободны, – любил повторять Сартр. Люди свободны и никто эффективно не может ограничить их свободу, а следовательно защитить друг от друга.

Неизбежный вывод заключается в том, что для снижения количества преступлений нужно значительно сократить то, что считается преступлением, при том, что наше общество развивается в обратном направлении, все более загоняя нас в личину преступников.

Общество не способно оградить нас от преступлений. Только сами люди могут оградить себя от неудобства испытывать на себе последствия их преступлений. Но в том то и дело, что иногда совершаются преступления, от которых никому ни холодно не жарко. В то время как люди часто достают друг друга действиями, которые не квалифицируются как преступные.

Психологические причины совершения преступлений настолько разные, что вообще невозможно подвести единую базу под этот вопрос. Опять же, люди движимы своими мотивами, которые чаще всего, не сопоставляются с правовыми нормами. Поэтому, Ришелье говорил, что может любого француза найти за что приговорить к висилице. Конечно, он имел в виду и то, что законами можно крутить так, что любое невинное действие можно квалифицировать как серьезное преступление. С другой стороны любое страшное действие по тем же законам можно при желании оправдать.

Причины совершения преступлений включают в себя прежде всего неосознанность действий человека, неудовлетворённые потребности, незнание закона, протест, стремление к драйву, адреналину,  психические отклонения (а кто ж нормален?), влияние окружающих, желание пренадлежать к определенной группе, месть, наказать кого-то (или даже наказать самого себя – саморазрушение), зависть, алчность, азарт, убежденность, что все дозволено, чувство, что ты бог,  желание доминировать, стремление к запретному плоду (запретный плод сладок), любопытство ( все что запрещено  интересно), стремление к свободе и попытка сломать установленные границы, самовыражение: преступление как творчество, желание прославиться, обратить на себя внимание (Герострат сжег храм и тем прославился в веках), детские травмы и желание доказать что-то своим родителям (да и кому угодно),   выход агрессии и сублимация нерастраченной сексуальной энергии, а также реакция на фрустрацию от неоправданных и особенно затянувшихся ожиданий (ждал выигрыш в лоторею и не получил).

Кроме того множество преступлений совершается просто от скуки или вообще без каких-либо причин.

А теперь ответим на вопрос: почему человек НЕ совершает преступлений. На первом месте, все таки надо признать, страх наказания, далее, моральные принципы самого человека, боязнь осуждения окружающими.

И главное – лень! Ведь совершать преступление хлопотно, если конечно оно связано с действием, а не преступным бездействием.

Кроме того, можно назвать те же причины, что толкают одного на преступления, другого могут сдерживать.

Например, неосознанность действий человека ведет к тому, что часто он не видит открывающихся возможностей для безнаказанного совершения того или иного преступления.   Незнание закона нередко ограничивает воображение, ибо почитав уголовный кодекс можно набраться всевозможных преступных идей, которые нормальному законопослушному индивиду и в голову-то не придут.  Стремление к протесту может выражается и в отказе совершать преступление (например не дать взятку гаишнику, как протест против коррупции). Это же вызовет прилив адреналина, потому что может привести к большим приключениям. Психические отклонения могут вызывать болезненную законопослушность и фобию быть обвиненным. Не желание прославится как преступник может препятствовать совершению преступления, как и стремление к свободе ведет к страху тюремного заключения. И так далее и тому подобное.

Из вышесказанного следует, что преступления могут совершаться или не совершаться по одним и тем же причинам. А следовательно, психологический анализ мотивации преступников не дает желаемого результата понимания природы преступных действий.

Мы опять возвращаемся к выводу, что закон сам по себе, а жизнь человека сама по себе, и они далеко невсегда пересекаются, вне зависимости от того совершает человек противоправные действия или нет.

Нарисуем портрет неисправимого преступника, в то же время являющегося вполне нормальным и приятным человеком, со своей философией, которую чрезвычайно трудно, практически невозможно опровергнуть. Представьте, что вы психолог работающий  с преступником,  каким образом вам удастся выяснить причины преступления у данного индивида? Ведь он сам чаще всего не знает и выставляет совершенно ложные причины. Вы начинаете беседовать с ним, наблюдая за его эмоциями. Таким образом можно увидеть что для него представляет ценность, какая потребность или другая психологическая причина скрывалась за преступлением.

Перед вами молодой человек, приятной наружности, улыбчивый, обаятельный, рецидивист, не первый раз совершивший преступление. Какое? Он член банды, которая устанавливала специальное оборудование на бензозаправках и банкоматах, считывали карточки и снимали деньги перепрограмируя другие карточки. Таким образом им удалось украсть за пару лет семь миллионов долларов, которые они неприменули спустить на веселую жизнь. Интресная личность. Такой индивид жил у автора в приюте. Героиновый наркоман. Имеет одну прекрасную пару ботинок. Любит одеваться красиво. Хвастлив, но не креативен. Без мозга группы он ничего не может. Но чем то им он был ценен? Вообщем ничем. Они все из одной секции бокса.  Друзья. Что их объединяет? Любят красивую жизнь, рестораны, девочек. Что про семью? Отец развелся с матерью,  по пол года живет на карибах, сына знать не хочет. Мать  чрезмерно опекает, заботливая, у сына явный эдипов комплекс. Он патается маме заменнять мужа, глядя на них кажется что они  влюбленная пара, а не мать с сыном. И как водится у пар, периодически ссорятся. Теперь мать снова замужем  у нее ребенок в новом браке. Отчим не пускает нашего героя на порог, боится дурного влияния на своего ребенка. Поэтому наш герой и оказался временно бездомным.

Так он пытается привлечь внимание мамы – смотри – я бездомный,   из-за того, что ты выбрала отчима, променяла его на меня. А героин- заменяет тёплые объятия мамы и ее любовь. Мама – предательница,  она имела от него много благ, когда он был на коне. Он подарил ей новую машину. желтый кабриолет, на которой она до сих пор разъезжает даже после второго замужества. Помогать сыну материально не желает, мотивируя тем, что не даст ему денег на наркотики.

Он потерял связь с мозгом шайки, потому что всех посадили, нашему герою с трудом удалось отвертеться. Полгода предварительного заключения, но все обвинения сняты в виду неполноты и  отсутствия доказательств. Парень активно ищет новые авнтюры. Работать не желает.

Ему уже 30 лет. Совершал преступления , чтобы были деньги и чтобы переплюнуть отчима по уровню подарков или хотя бы дотянуться до его уровня. Хочет быстрые деньги.

Делать то нам что с ним? Меняться он не желает. На вопрос почему грабит людей говорит – что не грабит, есть страховки и люди ничего не теряют, а банки и страховые фирмы сами страшные воры и от них не убудет. Тюремного  заключения не боится. Парень сам хочет решать что делать со своей жизнью. Если бы он сказал  помогите , хочу выйти из этого, ему можно было бы помочь.

Что обществу с ним делать? Оно не хочет  чтобы он воровал деньги. Закрыть его в тюрьме? Известно, что тюрьмы портят людей. Значит ничего не делать? У автора нет ответа. Он принмается писать книги не от того, что у него есть ответы, а потому что возникают вопросы, которые необходимо решать.

Общество это организм, существующий вместе со всеми его членами и составляющими частями, в том числе тюрьмами и ворами и всеми остальными. Кто-то же должен быть вором!

Давиду Бен-Гуриону, первому израильскому премьер-министру, молва приписывает следующую фразу: “Когда у нас появятся собственные воры и проститутки, тогда можно будет считать Израиль нормальным государством”…

Психолог посоветовал бы посмотреть на изложенную ситуацию  со стороны, что «я ок, ты ок», без осуждения. «Я психолог, ты вор. Каждый на своем месте.» Но наша книга не по психологии, а о правосудии, и поэтому такое решение нам не подходит.

Можно предположить, что у каждого преступника есть позитивное побуждение, и следует попытаться перевести его позитивное побуждение в хорошее русло.

Как проводить профилактику повторения преступлений, какова наша тактика с этим молодым человеком? Узнаем его ценности. Здесь делать нечего. Хорошая жизнь, девочки, воровская слава, жить по его понятиям счастливо одним днем, весело с огоньком, получая удовольствие.

Проработаем обиды на отца и мать. Здесь тоже особо искать нечего. Если вы женщина-психолог он с вами флиртует и обаятельно улыбается, если мужчина – ведет себя доверительно, по дружески. Спросим как он видит себя через 10 лет. Отвечает, смеясь, что столько не проживет.

Что бы ты хотел, чтоб сказали на твоих похоронах? Отвечает, что ему по фиг, мол не услышит, материалист, в загробную жизнь не верит. Продолжает флиртовать. На просьбу прекратить, отвечает, что   перестанет флиртовать только после своих похорон.

Он на столько обворожительный, что начинаешь верить его философии. Смерти не боится совсем. Его не волнует, что останется после него. Говорит, что если Бог есть – то Он очень злой. Приводит в пример огни концлагерей и приходится с ним соглашаться. Депрессиям не подвержен.

С гордостью демонстрирует статьи в гугл о том как он во всем обвинялся, но ему удалось уйти от ответственности.

Он даже использовал это при устройстве на работу водителем к одному начинающему теневому бизнесмену, показав в гугл какой он крутой преступник. Любимой девушки не было и нет. Как ни странно очень разборчив, не торопится переспать с каждой. Но в конце концов принимается спать с конченой алкоголичкой в приюте и они устраивают оргии и чуть ли не поножовщины, но  весело и почти без злобы.

Кстати он не аргессивен и очень подчеркнуто обходителен, говорит правильным языкам и со всеми на вы и по имени отчеству. Совершенно не сквернословит. Сам любит когда с ним обращаются так же. Но при этом смешлив и выводит одну старушку из себя. Ему не хватает любви и внимания. Он переносит на старуху отношения с мамой, а старуха переносит на него отношения с ее дочерью. Они словно ругаются не друг с другом, а каждый со своими.

Однажды пуляет из детского ружья злой старушке в лоб. Завязывается потасовка. Выгоняют из приюта, потому что больше невозможно. Все это как будто эпотаж. С небольшими вариациями это портрет типичного неисправимого преступника. Нельзя сказать, что они плохие люди. У автора в приюте жили очень сердечные воры, которым он безусловно доверил бы свой кошелек (вор у своего не ворует), трогательные бывшие проститутки со старомодными взглядами на отношения, все еще ждущие своего принца. Во многом эти люди были скромнее, приятнее и надежнее, чем те, кто не замечен в противоправных действиях. Парадокс. Преступники более искренние и приятные люди чем добропорядочные граждане. Выдержит ли читатель такую ересь?

Мы подходим к выводу, что психология не в состоянии решить эти вопросы, и с этими людьми по их мнению всё в порядке, а не в порядке как раз с обществом и системой правосудия, а это очень смелое заявление, которое необходимо подробно рассмотреть.

ГЛАВА 3. КРАХ ПРИНЦИПА «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ» В ГУМАННОМ ОБЩЕСТВЕ

В условиях гуманизма и соответствующего уровня притязаний на толерантность сдвигаются пороги моральной терпимости по отношению к тому, что можно квалифицировать как «преступление». Одновременно и понимание сущности «наказания» также подвергается ревизии в сторону, соответствующую приемлемым критериям применимости ценности человеческого достоинства и жизни.

Если в прежние века многие наказания были наглядными и чрезвычайно жестокими (посадить на кол, отрубить голову при всем честном народе), они были абсолютным сдерживающим фактором для совершения преступлений, и если таковые и совершались, то исключительно в надежде не попасться. И действительно, в прежние времена было проще уйти от ответственности вне рамок общества тотального контроля и развитой криминалистики. С другой стороны суды были менее разборчивы при рассмотрении свидетельских показаний, при отсутствии развитой системы процессуцального права. Однако нельзя было сказать, что многие преступники не боялись наказание. Телесные пытки и жестокие виды казни имели мощный устрашающий эффект. Тюремное заключение также могло быть в нечеловеческих условиях.

Отсутствия страха перед наказанием прозвучало бы в те времена как нонсенс. В наше время в гуманных обществах практичеки не встречается смертная казнь, пытки и телесные наказания практичеки повсемсестно запрещены (по крайней мере на бумаге). В таких условиях, при определенном складе, преступник может совершенно не опасаться быть пойманным. Мягкие условия содержания и гуманное обхождение может сделать заключение даже желанным в некоторых случаях. С другой стороны угроза насилия от других заключенных (разумеется не прописанная в уголовных кодексах) становится новым фактором устрашения, а поскольку эта угроза не дозируется и не регулируется законом – такое положение дел становится не столько устрашающим фактором, сколь источником правового нигилизма и разочарования в правосудии.

Кроме того, по всему спектру правонарушений со временем начинают применятся идеологические критерии, поскольку условность самих понятий переходит в разряд относительности, то и грань условного и относительного однажды стирается, что сразу получает отражение на уровне законодательства и начинает касаться правоприменительной ( в том числе и пенитенциарной) практики. В итоге сама реализация права становится некоей условностью, а избегание наказания перерастает грани дозволенного, становясь дозволенным как таковым. Условность подменяет саму толерантность, поскольку исчезает моральное отношение внутри понятия, и выхолощенный гуманизм начинает оправдывать всё без разбора, нападая при этом на всё, что его уличает. Гуманное общество не просто не умеет судить. Оно отказывается это делать, боясь прослыть «негуманным». Оно само ограничивает свои возможности для справедливых суждений, отдавая себя на откуп усреднено артикулированным идеологическим клише.

ГЛАВА 4. ЗАКОН ЧТО ДЫШЛО, КУДА ПОВЕРНУЛ ТУДА И ВЫШЛО

То что у нас нет решения проблемы, это еще не значит, что у нас нет проблемы. Не зря в народе говорят: « Закон что дышло куда повернешь туда и вышло»

 Наченем со знаменитого примера: Дело Билла Клинтона. Импичмент. Его обвиняли, что он соврал под присягой, а именно, утверждал, что не имел сексуальных отношений с Моникой Левински. Моника предъявила юбку испачканную семенем президента. Тогда Клинтон заявил, что у него не было сексуальных отношений, потому что минет таковыми не является.

  Это все транслировалось по всему миру. На полном серьезе. Проблема интерпретации законов позволяет вертеть ими как угодно. И это несмотря на то, что, пожалуй, язык законов наиболее точный. В начале закона обычно приводятся все основные понятия, используемые в законе с определениями.Но, как говорится, все находится в руках того, кто принимает окончательное решение. Практически в любом деле, при желании, закон, доказательства или свидетельские показания можно истолковать в ту или иную сторону.

  Таким образом, судебный процесс становится заложником того, кто имеет власть принять решение. А каково будет это решение, можно обосновать как угодно.

В че же смысл законности, если все равно в конечном итоге все зависит от воли принимающего решения (судьи)?

Вы можете возразить. Для этого существует состязательность  процесса. И защита может опротестовать решение судьи в более высокой судебной инстанции. Но в таком случае конечное решение все равно операется на волю судей высшей судебной инстанции или международного трибунала. Но все равно в конечном итоге все сводится к индивидуальной воле отдельных людей.

  На сколько отдельному человеку свойственно ошибаться, на столько и нескольким людям это свойственно  . Только в первом случае ошибка основывается на субъективном мнении, а во втором на объективном, но от этого она не перестает быть ошибкой

Например, возьмите под присягой с сотни свидетелей показания, что они видели, как солнце погрузилось на закате в море. Но это же не значит, что оно действительно утонуло в море?

Понятие beyond reasonable doubt вне резонных сомнений тоже чрезвычайно размытое.

  Мы уже не говорим о том, что в самих законах попытка дать определение тому или иному понятию терпит фиаско, ибо еще Сократ, довольно эффектно показывал, что ни одно определение не может быть исчерпывающим и непротиворечивым.

  За что его, кстати, в конечном итоге и приговорили к смертной казни за развращение молодых умов. Что очевидно было судебной ошибкой, если вы, конечно, не считаете, что основоположника современной заподноевропейской философии надо было казнить.

 Пример с Биллом Клинтоном, который я привел был в обвинении во лжи под присягой, что является для президента основанием для импичмента и тогда линия защиты Клинтона (по образованию юриста) была в том, чтобы дать свое определение половых отношений, в которые оральный секс он предложил не включать.

Сенат проголосовал за импичмент. Но конгрес против. А если бы сенат проголосовал против импичмента, на этом основании можно было бы внести таким или иным образом поправку в юридическое определение полового акта, кстати в некоторых юридических системах в определении изнасилования необходимо хотя бы однократное проникновение полового члена во влагалище.

Конечно, есть определение сексуальных домогательств, но они разнятся с изнасилованием. Итак, определение что является sexual relationship может быть разным. Например рот не является половым органом и можно утверждать, что Клинтон не имел контакта с половыми органами Левинской и таким образом не находился с ней в половых отношениях.

Автор просит прощения, что  затронул такую тему, Но это ярчайший пример полного отсутствия основания того, чтобы судить в соответствии с законами, ибо определение любого понятия невозможно с достаточной степенью точности.

 Как раз основная причина отмены законов о смертной казни или мараториев на смертную казень основывается в первую очередь на опасении за совершение судебной ошибки, которая в случае смертной казни будет непоправимой, а не их соображений гуманизма.

Как можно предотвратить использование закона по усмотрению того, кто выносит решение?

И если это невозможно, то какова может быть альтернатива законам?

 Ведь принцип законности, в данном случае это буква закона, то что сказано в правовом документе не подлежит изменению или трактованию в любую из сторон. По сути закон мы должны принимать буквально, ничего не додумывать и перекручивать. Но человеческий язык не может передавать образы и понятия в точной форме. Не суди и не судим будешь. Христианский принцип, возможно, основывающийся на неспособности человека судить

 Но как защитить право человека судить другого человека? Или группы людей судить одного, или группы судить группу, или одного – судить группу людей. Ведь и законы и судебные решения принимают люди. А человеческий язык не позволяет дать исчерпывающее определение ни одному понятию.

Людям всегда хочется наказать кого-то , кто по их мнению поступил не так. Но как оправдать право человека судить другого человека? Значит любой суд есть необъективное неабсолютное и по сути преступное действие. Значит преступник не тот, кто предстает перед судом, а тот, кто этот суд совершает.

Любой суд есть навязывание воли одного другому. А если эта воля судьи против воли подсудимого, почему у судьи должно быть право навязывать свою волю. Разве они оба не являются равными людьми? Вы скажете, что это софистика. Ничуть. Побывайте на судебных заседаниях. Вы очень часто встретите момент, когда дискуссия сторон прекращается по воле судьи принимает то или иное авторитарное решение. И вот в этот момент его личная воля навязывается сторонам процесса.

По сути право судить предоставляется человеку или группе людей обществом и эти люди имеют исключительные права  совершать так называемое правосудие, по сути даже не понимая, что они совершают преступное насилие.

В случае нескольких судьей или наличия присяжных – это сумма воль нескольких индивидов, которая навязывается другим индивидам в качестве вердикта или приговора.

 Общество дает на это санкцию. Но разве общество не состоит из людей?

Как запретили патентовать вечный двигатель, еще две тысячи лет назад Христос настоятельно предложил принцип не суди, не судим будешь. Принцип уравнивающий судью и подсудимого и исключающий саму возможность осуществление справедливого человеческого суда.

Физик Роберт Вуд очень любил шутку и розыгрыш. С его именем связано много легенд. Согласно одной из них Вуд однажды, управляя автомобилем, проехал на красный свет. Остановившему его полицейскому Вуд объяснил свой проступок тем, что вследствие эффекта Доплера красный свет ему показался зеленым. Полицейский тоже любил шутку. Поэтому он согласился принять версию Вуда, однако оштрафовал его за превышение скорости.

Скорость, с которой нужно двигаться, чтобы проявился эффект Доплера и красный свет превратился в зеленый равняется десяткам тысячам километров в секунду.

На этом примере мы видим, что полицейский, хоть и не знавший, с какой скоростью нужно двигаться, чтобы произошло укорочение длины волны на столько, чтобы свет воспринимался зеленым, предположил, что если все остальные водители видели красный свет и остановились, то Вуд явно двигался с привышением скорости, хотя по сути развитие такой скорости на автомобиле разумеется невозможно. То есть полицейский все равно наказал Вуда, хоть и на другом основании.

ГЛАВА 5. ПРИНЦИП ЗАКОННОСТИ КАК НАСИЛИЕ НАД СВОБОДОЙ ЛИЧНОСТИ

Если общество налагает те или иные ограничения на поведение людей, то оно как минимум должно четко и недвусмысленно очертить границы этих требований. В частности, правовые нормы не должны зависеть от усмотрения и решения конкретных лиц. Принцип законности — принцип четкой определенности норм права. Но как мы установили в прежних главах определенность – это слабое звено в человеческом мышлении и природе вообще. Ведь даже в физике все относительно и неопределенно. Более того, вот уже сотню лет ученые не могут совместить теорию относительности с квантовой физикой, в основе которой лежит принцип неопределенности. Чего же ожидать от человеческих законов?

Более того, на чем основывается право одних устанавливать законы для других? Или это не право, а возможность, ставшая правом? Можно возразить, что в демократическом обществе мы выбираем представителей, которые принимают и отменяют законы, как бы выражая нашу волю. Но фактически индивидум появляется на свет в обществе, которое сразу навязывает ему массу законов без его согласия. Возможно, это не право, а волеизъявление сильных. То есть, кто может устанавливать правила, тот их и устанавливает.

В идеальном обществе, сильные заботятся о слабых, от этого проистекает взаимная польза, и общество действует и воспринимается людми как непротиворечивое единое целое. В таком случае законность является неоспоримым благом. Но вот только загвоздка в том, что мироздание не терпит идеальности, а все что касается человека – тем более неидеально. И эта неидеальность неизбежно приводит к тому, что любые ограничения становятся формой насилия. Чем отличается подобное насилие над свободой личности от любого другого насилия? Как мы можем обосновать право одних навязывать определённые законы другим? С другой стороны, воля сильных – это не всегда насилие. Бывает такое что она совпадает с волей слабых. Но, что если она не совпадает? Почему принцип законности должен быть важнее принципа свободы личности? Разве насильно навязанное благо лучше его отсутствия?

Всякий индивид стремится к контролю над собой и над окружающей средой. Можно определить благо как проявление и удовлетворение воли индивида. То есть, что индивиду надо, то и есть благо для него. А что ему не надо, то есть отсутствие блага. И это верно даже если речь идет о саморазрушительных наклонностях. Например, если некто выбирает самоуничтожиться, то всякое препятствие на пути самоуничтожения индивид будет воспринимать как зло, и всякое содействие своей саморазрушительной цели – как благо. Порой мешать саморазрушению есть занятие неблагодарное. В книге автора «Философия саморазрушения» демонстрируется, что саморазрушение можно считать основной направленностью мироздания (от расширения вселенной, энтропии и вплоть до садомазохизма), и поэтому становится на пути саморазрушения всего сущего не более чем блажь и безумие. Однако мы упорно пытаемся это делать и установление ограничений и законов является ничем иным как такой попыткой. Законы тщетно силятся исправить недостатки этого мира и человека в нем. О том, что наш мир далеко неидеален автор рассуждает в своей книге «Руководство по сотворению миров». Увы, он приходит к выводам, что наш мир неисправим, ибо имеет непоправимые недостатки в своей основе, и любые попытки его исправить чаще всего бесполезны или даже ведут к ухудшению.

С другой стороны, при том, что в основе желания сильных навязывать ограничения слабым лежит благая цель оградить слабых от саморазрушительных тенденций, деятельность по введению ограничений достаточно разрушительна сама по себе и по своим последствиям. Чем больше законов и правил тем тяжелее их соблюдать, тем меньше свобод, тем меньше выбора. Почему же прогрессивное общество всегда идёт по пути обрастания новыми законами и правилами? Казалось бы, что прогресс общества должен идти в обратном направлении, от внешнего ограничения к внутреннему самоограничению, от навязывания правил, к расширению свобод. Ведь так происходит при воспитании детей, по мере взросления подростку все больше позволяется, но при этом и увеличивается ответственность и ожидаемая осознанность его действий, пока человек не становится взрослым, и уже никто не указывает ему когда ложиться спать и что есть на завтрак (если он конечно не женат). С обществом все наоборот, чем оно более зрелое, тем меньше в нем свобод, тем больше зарегулированности до абсурда. И все это основывается на иллюзорном понятии справедливости.

Что такое справедливость? Это принципы, которые позволяют группе людей продолжать существовать вместе и процветать. Однако, чем больше группа, тем больше вероятности что найдутся в ней люди очень разные, и тем более затруднительно подыскать нечто такое чтобы подошло всем. Увы, неоспоримых моральных принципов не существует. Всё   меняется и всему есть свое время. Решения о том, что правильно, а что нет, принимаются индивидом ежеминутно  Невозможно решить что правильно для людей, которых лично не знаешь. Более того, попытка контролировать близких тоже ни к чему хорошему не приводит. Можно попытаться решать что правильно только для себя  самого.  И то здесь мешают сомнения и заблуждения, ведущие к частым изменениям решений.

Что же говорить о принятии решений что можно, и чего нельзя для масс незнакомых людей?

Не пора ли принять окончательный закон, запрещающий принимать законы, или такой закон опровергнет сам себя?

 А если серьёзно, не пора ли во всяком обществе создавать специальный орган, комиссию сокращаюшую количество правил и ограничений? (Такие тенденции уже встречаются).

А лучше вместо запрещений вводить такие меры, чтобы нарушение было невозможно. Например, что бы перестать штрафовать за превышение скорости сделать обязательным автоматический ограничитель скорости в каждом автомобиле. Предотвратить пересечение сплошной разделительной, установив бетонное заграждение. Прекратить вождение в нетрезвом виде, встроив алкотестеры в системы зажигания или переведя в конце концов все автомашины на авторежим управления, так чтобы люди вообще ими не управляли.

Может быть с автомобилями это сработает, а как насчёт других преступлений? Проблема увы, не решается только наличием или отсутствием законов. Люди все равно делают то, что считают для себя допустимым. Насилие, агрессия, и прочие преступления – как можно системно сделать их менее частыми? И с такими преступлениями можно принять меры, которые бы сделали их невозможными. Преступления против личности легко предотвратить, расформировав такие места как школы и тюрьмы. Именно там подобные преступления наиболее часты. Соберите группу молодых людей и поставьте их в условия тесного проживания, и не нужно быть провидцем, чтобы предсказать, что в этой группе наметятся аутсайдры и одни станут проявлять насилие против других. Во всяком случае направленность усилий должна быть не на наращивание числа ограничений, а на перестройку системы так, чтобы нежелательные действия были затруднены или невозможны.

Что же касается преступлений, где нет пострадавших (имеется немало и таких), отменив ряд законов многие преступления перестанут быть таковыми

Все замечательно, возразят нам, но почему свобода личности должна стоять выше законности? Ведь тогда общество может погрузиться в хаос!

Не проще ли отказаться от принципа свободы личности, как универсального принципа современного общества? В конце концов многие тысячилетия никто особо и не заморачивался на этот счет.

Да, и вообще, почему считается, что человек рождается свободным, как утверждает Руссо в первой строке своего труда «Общественный договор»?

Человек не рождается свободным уже потому, что он, скорее всего, не выбирает появляться ему на свет или нет. Уже в самом акте рождения кроется какое-то вселенское насилие. Но родившись он может стать или не стать свободным.

Впрочем, что есть свобода? Действительно ли она является универсальным и абсолютным благом? Индивидуальная, или если хотите, внутренняя свобода ведь не более чем субъективное ощущение того, что все что хочется  – дозволенно и возможно. Это чувство дает ощущение лёгкости и счастья. Но если речь идет о чувстве, как можно сравнивать его с благом общества? Как ради чувства отменять конкретные законы и ограничения?

Кроме того, так ли нужна людям эта пресловутая свобода. Наличие свободы чрезвычайно хлопотно, ибо постоянно требует принятия решений, а известно, что люди этого не любят. Они нередко предпочитают, чтобы решали за них

Возможно, только единицы хотят свободы и особых прав. Не  получится ли, что свободу в очередной раз будут навязывать нам насильно?   Надо быть очень осторожным с такими глобальным понятиями как свобода. Ни у одного человека не было возможности встретиться со всеми людьми, которые когда либо существовали и опросить их, чего они хотят. У каждого есть только малая часть полной картины человечества и таким образом никто не может знать что же нужно людям на самом деле, тем более сами люди порой не знают чего они хотят.

Это возвращает к мысли о том, что нельзя навязывать всем одинаковые законы. Следует максимально отходить от принуждения, от наказания, к стимуляции и поощрению, если люди совершают нечто выгодное для общества в целом.

Необходимо пересмотреть пресловутое право большинства навязывать правила меньшенству. И уж точно, наоборот. Идеально было бы, чтобы каждый мог продумывать и устанавливать свой моральный закон в рамках категорического императива Канта, видя в человеке цель, и не используя его как средство.   Устанавливать свой моральный закон – это развивать умение правильно выбирать, выбирать так чтобы потом об этом не жалеть, чтобы не мешать своим выбором окружающим.  Ведь чисто там не где убирают, а где не сорят…

Законность подразумевает в первую очередь приоритет общественно значимых интересов над интересами индивида. Но кроме того, даже индивиду – как и обществу, состоящему из таких индивидов в целом – отказывается в праве быть и осуществлять свою личностную компоненту. Это имеет ключевой характер для понимания того, почему каждая личность на определённом уровне взаимодействия с системой отношений, основанной на принципе законности, неизбежно приходит в конфликтное состояние со всем обществом, и следовательно, с законом как таковым. Закон и законность подразумевают усреднённость и обезличенность. Они не могут существовать в иной системе координат, поскольку должны, по идее, воплощать объективную сумму общезначимых интересов и потребностей, вырабатываемую и принимаемую на основе консенсуса абсолютного (или максимально возможного) большинства заинтересованных индивидов. Личность же всегда тяготеет к абсолюту и максимуму субъективности по своей природе. При этом личность как феноменологическая реалия, по сути, исключается из узкого списка источников права самого по себе. Личности отказывается не только в праве осуществлять себя, и реально влиять на общество через выработку и реализацию права.

ГЛАВА 6.      НИЗКИЙ УРОВЕНЬ ПРАВОСОЗНАНИЯ И ПРАВОВОЙ НИГИЛИЗМ

В истории человечества вновь и вновь наблюдается определённый критерий, по которому можно реально судить об уровне цивилизованности, достигнутом в то или иное время в том или ином отдельно взятом обществе. Это средний уровень распространённости правовой грамотности с одной стороны, и средний уровень развития и функциональности институтов права с другой. При этом очень важным критерием для оценки их взаимодействия, в свою очередь, буде то, насколько правосознание реально востребовано, иными словами, насколько развитость и функциональность правовых институтов воплотима в действительности межчеловеческих отношений. Однако, какое общество мы бы ни рассматривали, общим для подавляющего большинства из них является низкое реальное распространение всех означенных критериев в удельном большинстве массы населения. Высокое правосознание было обычным лишь как аномалия и исключение, а в основном приводила в других обществах к подражанию, мимикрии, копированию, а подспудно стремлению этот уровень подорвать и уничтожить у тех, кому подражали. Дело в том, что правовая система не только отражала уровень развития массового сознания в отдельных обществах, но и всегда, неизбежно, со временем начинала становиться всё более громоздкой и менее доступной – подобно тому как сознание деградировало и выхолащивалось. По мере того, как законы вытесняли традиции и мораль, они должны были регулировать самые немыслимые ранее мельчайшие подробности человеческих отношений и подменять уже собственную функциональность угрозами потенциального наказания. Поэтому в основном люди всегда в массе своей стремились избегать контакта с правом, вырабатывали самые разнообразные фобии, переходившие затем в культуру, противостояли правовым институтам и носителям права, равно как и правозащитникам.

ГЛАВА 7.      ОТСУТСТВИЕ ОБРАТНОЙ СВЯЗИ МЕЖДУ ПРИМЕНЕНИЕМ НОРМ ПРАВА И НОРМОТВОРЧЕСТВОМ

Создание норм права подчиняется большому количеству факторов, из которых основными можно считать уровень компетентности законодателей или инициаторов правового процесса; уровень реальных знаний о правовой практике, приведшей к осознанию необходимости системных правовых изменений; уровень представлений о реальной эффективности тех или иных типов принятия правовых решений для каждой данной правовой системы; наконец, уровень подготовки и восприятия общественной системой в долгосрочном плане тех или иных форм правовых решений (норм). Нередко наблюдается, что по каждой из перечисленных позиций в дело вступает элемент случайности и непредсказуемости, который может нередко предопределить ту форму, которую в итоге примет вариант закона на финальной стадии в зависимости от того, сколько игроков задействованы в процессе, какие они преследуют ситуативные политические цели ( иногда не связанные напрямую с самой предполагаемой нормой), и какие события совершаются по ходу процесса, нося иногда импульсивный определяющий конечное решение характер. Также обезличенный, статистический метод, применяемый для обоснования норм и их формулировок в процессе принятия законов используется для целей, напрямую не связанных с самим законом и интересами людей, которые будут по нему функционировать и определять свои отношения. Помимо этого, принятие многих норм не влечёт за собой модификацию правоприменительной практики и системы задействованных в ней институтов, поскольку подразумевается автоматически, что сумма и потенциал данных полномочий уже достаточен для осуществления новых норм. Так накапливается кливаж внутри системы всех общественных отношений в части нормотворчества и правоприменения, что в свою очередь влечёт за собой неизбежные кумулятивные конфликты. Весьма часто те, кто предлагает законопроекты не являются теми, кто имеет опыт отрицательного действия предыдущих норм, либо заинтересованными лицами, либо даже компетентными специалистами в данной сфере.

ГЛАВА 8.      НЕОБОСНОВАННОЕ РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ

Часто политические мотивы, основанные на идеологическом подходе, требуют импульсивных решений по части нормотворчества, не подкреплённых никакими реальными интересами и потребностями общества. Государство всегда стремится расширить собственную сферу применения, и если законодательный процесс разбалансирован, оно естественно притязает на необходимость институционального регулирования человеческих отношений там, где ранее достаточно было только правового нормативного. Подмена ценности права институциональностью есть один из признаков выхолащивания всей правовой модели, поскольку таким образом государство невольно признаётся в бессилии нормативных путей регулирования целых сфер общественных отношений в самых разных областях, притязая на большую эффективность в реализации подзаконных распоряжений. На определённом этапе это может вытеснить реальное разделение властей, когда усложнённые и громоздкие институты каждой из ветвей начинают активно использовать приобретённые элементы других ветвей власти ( в данном случае, например, законодательной и судебной) в своих целях. Но государственные институты не просто регулируют обусловленные интересами и нормами отношения. Они претендуют на право формулировать новые сферы и выступать как инициаторами, так и «гарантами» тех форм и границ их реализации, которые сочтут нужными. Так идеология институтов власти начинает рефлексировать идеологию политических интересов и сил, создавая «параллельные миры» законодательного регулирования, вступающие в конкуренцию друг с другом с одной стороны, и объективной реальностью, с другой. Это создаёт в перспективе потенциал для конфликтов и расшатывает эффективность всей системы одновременно. При необоснованном или произвольном расширении границ правового регулирования в смежных областях, они могут взаимно пересекать друг другу, порождая ещё большие системные противоречия.

ГЛАВА 9.      ПРЕСТУПЛЕНИЕ И ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ

Грань преступности и психопатии может быть весьма зыбкой, особенно когда в обществе нет чёткого представления, где кончается групповая и даже общественная психопатия и начинается личностное расстройства индивида. Многие законодательные нормы и связанные с ними практики исходят из того, что есть понятие «нормальности» и его потивоположность, которая, при соблюдении определённых условий, переводит ситуацию в «аномальную». Современная психология и ряд смежных дисциплин претендуют на то, что в рамках их дефиниций возможно правильное и обоснованное определение таких границ, которые затем могут и должны быть переведены в правовую плоскость. Государство и общество, заострённые под гуманитарные цели и задачи, стремятся определить действие законодательства по отношению к девиациям правильно. Однако парадоксально, но именно такой подход раз за разом приводит к тому, что общепринятые «нормальные» формализованные патологии определяют судьбу личностных отклонений, в них не вписывающихся. При разбалансировании государственных функций такие нормы легко обращаются против любых видов «инакомыслящих», чьё официально признанное девиантное «психическое состояние» становится предлогом для своеобразной правовой и институциональной сублимации больного общества, стыдливо стремящегося к латентной изоляции личностей, ему неугодных. При этом, то же государство и общество способно легитимизировать психопатические практики внутри самих себя через принятие соответствующего законодательства. Этакий «коллективный маньяк» становится судьёй и палачом для тысяч беспомощных жертв. И только потому, что было фундаментально искажено понятие «нормы» – посредством закона. Это приводит к следующей проблеме: будучи с течением времени «пропущенной» через формализованную и легализованную психопатию, множество людей приобретает признаки этих девиаций, воспринимая их отныне как «норму». Так законодательство, формируемое через неправильно артикулированное «общественное мнение», в итоге обуславливает его и даже передаёт по наследству. Нормы права, уничтожавшие когда-то мораль, порождают в итоге новую, психопатическую, девиантную псевдомораль, легитимировав её незаметно через санкционирование её легальными путями.

ГЛАВА 10.    БЕССМЫСЛЕННОСТЬ ПРИНЦИПА СПРАВЕДЛИВОСТИ

Справедливость в современном обществе, как и в прошлом, есть приближение к идеалу, но нисколько не обладанием им или монополией на него. Поскольку справедливость предполагает максимально возможное приближение в суждении к объективной истине, человеческие критерии её поиска изначально будут обладать изъянами. А если институты общества и государства, призванные санкционировать, поддерживать и поощрять этот поиск, а также защищать его результаты, разбалансированы и несовершенны, отдаление от объективности экспоненциально умножается на каждую такую присутствующую в уравнении величину. Изначально люди всегда субъективны. Они пристрастны, тяготеют к искажённым воззрениям, часто связанным с целым рядом факторов априорного характера ( воспитанием, образованием, культурой, религией, идеологией и т.д.) Каждый из этих факторов, в свою очередь, обладает собственными внутренними логическими преференциями, которые индивид воспроизводит исходя из уровня развития сознания и осмысленности выбора и суждений. При рассмотрении дел в судах изначально система исходит не из сути события как такового или даже его общепринятой моральной оценки, но из критерия приложимости уже существующих норм права к наказанию того или иного преступления, которое надо доказать или опровергнуть. Так существующая судебная система становится своеобразным «поиском в тумане», сопровождаемым поединками доводов (аргументов) сторон, часто посредством формальной логики способным увести процесс в сторону от справедливости как принципа. Так справедливость становится формальной функцией правовой системы, которая в итоге притязает на его полное представительство. С моральной точки зрения это как раз приемлемо для общества, успокаивая его совесть и давая хоть какой-то ориентир для оценочных суждений. Однако понятно, что формулировки как деликтов, так и в особенности наказаний по ним весьма условны (хотя часто, наоборот, формулировки деликтов недвусмысленны, но наказаний – да). Так наказания попадают в заложники к субъективности, и справедливость удаляется со сцены.

ГЛАВА 11.    ФАКТИЧЕСКИЙ САМОСУД. КРАХ ПРИНЦИПА ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ПРАВОСУДИЯ ТОЛЬКО СУДОМ.

Достаточно обратить внимание на существующую в правоприменительной практике традицию пытаться уладить дела до начала судопроизводства, чтобы понять и представить его оборотную сторону весьма красноречиво. Ведь самосуд рождается там, где уже, казалось бы свершившееся «правосудие», либо изначальное осознание его принципиальной невозможности делает иной исход немыслимым, кроме осуществления принципа справедливости не на основе «объективных» правовых норм, но скорее субъективности морали. На самом деле это скорее всего наиболее древний вид воздаяния за преступления, основанный на природе человеческих взаимоотношений, а не формальностях обезличенной судебной или пенитенциарной машины. На самом деле, чем сложнее и запутаннее процедуры системы, чем более противоречивы общественные представления о добре и зле, воплощаемые в правовых нормах (прежде всего о наказаниях), чем выше уровень коррупции в институтах власти, тем выше вероятность того, что претензии общества и государства на «объективность» уступают место реальности объективной оценки ситуаций со стороны заинтересованных сторон – субъектов. Этот парадокс лежит в основе самосуда в любом обществе. Так возникает, а где-то с течением времени даже укрепляется в культуре реальность «параллельного судопроизводства», восходящая к принципу талиона – первой формы справедливости, известной человечеству. Такая справедливость объявляется государством «аморальной». Но общество, живущее в разладе с государством, дополняет его недостатки собственными нелегальными практиками. Так мораль уходит в подполье и эксплуатируется преступностью.

ГЛАВА 12.    ПО СУДАМ ЗАТАСКАЮ! ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СУДЕБНОЙ СИСТЕМЫ КАК СРЕДСТВА ДАВЛЕНИЯ.

По сути, судебная система рождается из стремления к сведению личных счётов. Это весьма широкая сфера общечеловеческого взаимодействия. Каждая сторона которого нуждается во вмешательстве государства посредством принятия общепринятых легальных норм, которые призваны не позволять личному произволу перейти некие весьма условные приемлемые границы. Кроме того, государство по своей природе стремится к контролю за сферами личной жизни каждого индивида. Но в итоге всегда получается наоборот: хвост начинает сложнейшие и часто злокачественные манипуляции с собакой. Каждая личность, включённая в общественные отношения, постоянно балансирует на грани преступления закона. Нащупывая методом проб и ошибок, противостояний и взаимодействий незримо протянутые границы, люди включают установленные законом правила в клише собственного произвола. Межличностные отношения, основанные на психологии и мотивированном выборе, становятся главным полем битвы интересов, амбиций, потребностей, устремлений. Судебная система становится при этом своего рода «пугалом» с одной стороны и «сторожем» с другой, позволяя уничтожать оппонента либо его нейтрализовывать и изгонять. В одних случаях нужно избежать процесса в формальных рамках – а в других, наоборот, намеренно спровоцировать и довести до желаемого результата.

ГЛАВА 13.    НЕВОЗМОЖНОСТЬ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ПРИНЦИПА НЕЗАВИСИМОСТИ СУДЕЙ

Согласно современным конституционно-правовым принципам, судьи назначаются по представлению главы исполнительной власти и утверждаются законодательной властью. Это уже означает политическую ангажированность с одной стороны и продукт компромисса заинтересованных сторон с другой. Иными словами судебный корпус отражает в своей массе соотношение политических сил на момент назначения каждых отдельно взятых кандидатур. Судьи также должны обеспечивать судопроизводство, исходя как из корпоративных интересов, так и общественного мнения. Они также должны в определённой степени интерпретировать те узкие рамки законодательных норм, в которые заключена их деятельность, а также принимать во внимание мнения судей до них. Они должны обеспечивать равновесие на процессе сторон защиты и обвинения. Помимо этого, трудно проследить за тем, насколько те или иные судьи не связаны в реальности с группами интересов или не подвержены стороннему влиянию, в том числе и посредством коррупции.

ГЛАВА 14.    ПРОИЗВОЛ И САМОДУРСТВО СУДЕЙ

Судьи так или иначе представляют из себя субъективных человеческих существ со своими собственными чувствами и предпочтениями. В идеале они должны стремиться к абстрагированию личных качеств от качества судопроизводства во имя соблюдения принципа справедливости. Однако часто их конечные решения мотивированы именно этими субъективными, а подчас и ситуативными оценками и суждениями. Показательно, что нередко трудно вообще отследить, сколько те или иные судьи ошиблись в определении как вины подсудимых, так и степени наказания, сколько невиновных людей было осуждено тем или иным судьёй, и главное. Сколько судей в реальности понесли ответственность за сумму неверно вынесенных приговоров (если такой тип ответственности вообще предусмотрен…) Обычно судьи не судятся. Их решения воспринимаются как само собой разумеющееся. А любые кассации приговоров могут происходить только, подчёркнуто в рамках той самой судебной системы, которая, в лице каждого данного судьи, уже вынесла решение.

ГЛАВА 15.    СУДЕБНЫЕ ОШИБКИ НАМЕРЕННЫЕ И НЕПРЕДНАМЕРЕННЫЕ

Ошибочность коренится уже в самом фундаменте права, как оно вырабатывалось и применялось в разных обществах на протяжении веков. Поскольку культурно-исторический контекст вариирует само представление о справедливости и о том, что такое добро и зло в разных обществах, структура процесса и ожидания от его результата всегда разнятся. Судебное заседание неслучайно сродни ритуалу, поскольку люди так стремятся уверить самих себя, что совершают всё правильно в форме священнодействия именно потому, что подсознательно не уверены в абсолютной правильности результата – нахождении объективной истины. Ошибки наслаиваются на всех этапах судебного разбирательства, но приобретают кульминацию в ходе слушаний, так как становятся частью публичного спектакля, призванного влиять скорее на эмоции, чем на разум аудитории, вызывать чувства, а не мысли, вести к принятию за данность нужного одной из присутствующих и оппонирующих сторон результата. Приговор скрепляет ошибочность в форме общеприемлемого консенсуса по поводу правды. В условиях дисбаланса системы общественных отношений и функционирования государственных институтов, коррупция немедленно начинает всё более овладевать широкой сферой судебных ошибок, переводя её из непреднамеренной в преднамеренную плоскость. Ошибочность суждений тогда становится средством и целью для далеко идущих манипуляций, ведь с размыванием морали законодательные нормы повисают в воздухе и выхолащиваются.

ГЛАВА 16.    ПРАВОСУДИЕ СМИ И СОЦСЕТЕЙ КАК КРАХ ПРЕЗУМПЦИИ НЕВИНОВНОСТИ

Судебный процесс существует, помимо всего прочего, с целью создать причину для информированности (информационный повод). Он носит важную функцию социализации индивидов в рамках такого института публичного права, в деятельность которого должна постоянно быть вовлечена максимальная часть общества и его членов. Поэтому публичность порождает ещё одно измерение в реализации и продвижении ошибочности суждений, их популяризации и провоцировании массового «соучастия в правосудии». Публика привлекается не только для стороннего суждения но и непосредственного осуждения (например в форме древнего института присяжных). Нигде и никогда не было доказано, что присяжные менее склонны к юридическим ошибкам и вообще неверным суждениям, чем формальный суд. Но это ещё одно дополнение к самоубеждению и самоуспокоению общества в правильности того или иного способа поиска правды. СМИ становятся ещё одним наблюдателем и участником – на этот раз не только за самим процессом, но и за его восприятием у других наблюдателей. Они стимулируют вовлечённость в его дискурс широкого числа лиц, потенциально совершенно незаинтересованных в нём. Они также могут на основе всего этого влиять на принимаемые судебные решения с одной стороны и на законодательный процесс с другой. Дело в том, что СМИ всегда оценочны и субъективны – как и судебный процесс, который, однако, в отличие от них, притязает на воплощение принципа беспристрастности, и на основании этого, а также собственной формализации в праве, делает свои суждения правовым решением. Как знать, если бы СМИ обладали такими признаками, может быть разница между ними и судопроизводством стёрлась бы?

ГЛАВА 17.    ДВОЙНАЯ МОРАЛЬ И КРАХ ПРИНЦИПА РАВЕНСТВА ВСЕХ ПЕРЕД СУДОМ И ЗАКОНОМ

В зависимости от целого ряда факторов, часто имеющих нерациональный характер, по отношению к делам со сходной правовой базой и направленностью могут применяться совершенно разные подходы. И результат такого естественного развития также бывает нередко диаметрально противоположным. В зависимости от того, насколько широки интересы, вовлечённые в тот или иной процесс, каковы потенциалы манипуляции всеми видами информации (улик, вещественных доказательств, и т.п.), каковы возможности для манёвров или соглашений во внесудебном порядке, привлечение свидетелей либо сокрытие материалов, в итоге те или иные представленные стороны оказываются фактически неравны на процессе. Государственные органы, к которым так или иначе причисляются и суды, всегда обезличены. Им необходимо воплощать и реализовывать определённые совокупные общественные ожидания, и поэтому их отношение к определённым сферам регулирования общественных отношений является ангажированным в той или иной мере, в зависимости от развитости и лабильности самих институтов. Они применяют в итоге некие статистические величины и записывают погрешности – то, что им в итоге надо представить обществу для подтверждения их значимости с одной стороны и его правильности суждений с другой. Политическая конъюнктура в таких случаях проявляется в сублимированной форме, но именно она выдаёт себя через совокупность принимаемых решений в то или иное историческое время, стоит соотнести суммарно эти решения с господствующим в данный момент консенсусом. О равенстве перед судом говорят наиболее интенсивно именно тогда, когда чувствуют наименьшую уверенность в реальном его существовании в объективной действительности.

ГЛАВА 18.    КРАХ ПРИНЦИПА НЕОТВРАТИМОСТИ НАКАЗАНИЯ

Общество и государство всегда стремятся уйти от ответственности не менее, чем сами индивиды, их составляющие. Именно поэтому в законодательстве предусматривается такое количество «отходных путей», в том числе в рамках публичного судопроизводства. Некоторые вещи делаются по умолчанию, другие используются сторонами процесса либо вовлечёнными инстанциями, чтобы своевременно достичь нужных целей, не привлекая внимание тех, кого следует избегать. Эти игры ведутся на всех уровнях системы, и это предусмотрено в самой человеческой природе. Наказание является главной целью таких манипуляций. Ведь оно есть итог поиска истины и справедливости в рамках допустимого правовым вариантом. Иными словами, это продукт консенсуса сторон на основе обезличенных и условных общеприемлемых формулировок, действующих ограниченный период времени в рамках права. Таким образом все уровни процесса всегда поддерживают парадоксальную возможность сомнения и оспаривания там, где, казалось бы, провозглашается само воплощение принципа истины и справедливости. Все виды судебных решений, за исключением предусмотренных вариантов (опять же, условных, сформулированных ситуативно законодательной властью), имеют возможность быть «отыгранными назад». И это своеобразное «теневое судопроизводство», которое уже не привлекает такого общественного резонанса, уходит в область казуистической рутины, теряет видимость спектакля, нередко становится важнее самого процесса первого уровня. В зависимости от потенциала вовлечённых сторон и политической конъюнктуры, одним делам даётся полный ход, а за возмездием следят, в то время как подобные же дела в иных условиях не привлекут к себе должного внимания и могут даже растаять как миражи. А между тем, их суть нередко будет гораздо важнее для декларируемой «стабильности» общественных отношений. Целью многих реальных судебных процессов. Таким образом, становится легитимация ухода от ответственности, а не неотвратимость наказания. Более того, невозможность вынесения полноценного вердикта по ряду дел со временем может породить возможность скорее в изменении текущего права, чем в его имплементации в реальной жизни.

ГЛАВА 19.    КРАХ ГАРАНТИИ НА СУДЕБНУЮ ЗАЩИТУ

Понятие «защиты» подразумевает существование «нападения». Иными словами, любое судебное разбирательство есть акт завуалированной агрессии против индивида его естественных и личных прав и свобод. Однако в отличие от обычной агрессии эта санкционирована так называемым «общим интересом», находящим воплощение в институтах государства и права. Но именно этот источник агрессии, выраженный в праве, теперь предусматривает для своих жертв «гарантию защиты», выраженную в соответствующих установлениях. Этот фундаментальный парадокс на самом деле весьма зыбок, поскольку исторически мы наблюдаем наличие более-менее сильного института защиты и самой «презумпции невиновности» в аномально малом числе обществ и государств. Всё это зависит от равновесных форм отношений внутри социальной стратификации с одной стороны и политической организации с другой, и как только их звенья начинают колебаться, не говоря уже о большем, всякие гарантии «защиты» и «невиновности» рассыпаются в прах. Так развенчивается само по себе представление о «независимом» судопроизводстве, якобы автономном от вмешательства извне других центров силы и власти, и т.п. Но даже в самой организации и характере функционирования судебной «защиты» виден целый ряд слабостей и несовершенств, устранить которые не представляется возможным без вмешательства в саму суть человеческой природы. Защита в суде зависит от целого ряда факторов: материальных возможностей и связей, реальной публичности и поддержки того или иного дела, уровня задействованности общественных интересов и потребностей, идеологических предпочтений, предрассудков и предубеждений вкупе с уровнем ожиданий, организации самой судебной системы и уровня коррупции в обществе, стабильности государственных институтов, характера и направленности судов, в которых рассматривается дело, качества правоохранительных органов, обеспечивающих защиту и неприкосновенность самой «защиты», а не только «подзащитных», и наконец, реальной заинтересованности и профессионализма лиц, эту «защиту» осуществляющих в рамках каждой отдельно взятой правовой системы.

ГЛАВА 20.    КРАХ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ПРАВА НА ЗАЩИТУ ОБВИНЯЕМОГО

Не говоря о том, что судебная «защита» не обеспечивает реальной безопасности ни лицам, ни организациям, к ней прибегающим, она также в реальности не гарантирует и безопасности самих обвиняемых. Судебная система исходит из формальных критериев оценки общественной опасности или угрозы в результате тех или иных предусмотренных законом виртуальных ситуаций. Следовательно, она реагирует постфактум, а не предотвращает, констатирует некий факт вместо того, чтобы действовать профилактически или предотвращать. Поэтому часто разбирательства в рамках судебной системы сродни действиям пожарных при возгорании: они скорее приедут на пепелище и опишут происшествие в протоколе, чем предотвратят последствия, не говоря уже о причинах. А если принять во внимание, что к судебному вмешательству прибегают в основном в экстренных случаях, что его боятся часто больше, чем самих деликтов, и что информация, достигающая судов, по пути подвергается самым разнообразным махинациям, нетрудно догадаться, что обвинение на процессе будет не менее формализованным и опосредованным, чем сам процесс и законы его порождающие. Обвиняемый в таких условиях обречён на страдания в любом случае. Он терроризируется либо открыто, либо подспудно. Давление на его «защиту» изначально велико, что побуждает её к поиску средств обойти возможные препятствия любой ценой, пусть даже принеся в жертву принцип правды и справедливости. Цель процесса – выявить вину, а стремление доказать невиновность находится в руках «защиты», а никак не государства, которое всегда обвиняет. И чем сильнее государство, чем бесконтрольнее оно, тем меньше шанс на получение «защиты» или «снисхождения» для обвиняемого, который никогда, до самого конца процесса, не перестаёт быть фактически ни «подследственным», ни «подозреваемым».

ГЛАВА 21.    НЕРАВЕНСТВО СИЛ – СУДЕБНАЯ МАШИНА И МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК.

Поддержание справедливости становится оправданием для содержания гигантской и разветвлённой машины, отличающейся нередко безразличием к человеческой жизни и её реалиям. Эта машина не отличается большим состраданием и пониманием причин и следствий человеческих поступков, мотивации и выбора. Но главная ирония в том, что сама по себе она является ничем иным как отражением сублимации людьми своего собственного бегства от человеческой природы и стремления достичь целей за счёт ближних и нередко вопреки здравому смыслу и самой логике. Судебная система – воплощение всего этого – смоделирована так, чтобы пугать уже на этапе приближения к ней. Она напоминает языческий храм с магией и тайными залами, закрытыми для непосвящённых, идолами неприкосновенных божеств, святая святых, куда могут войти лишь имеющие право и принадлежащие к избранной касте. Юриспруденция стала новой кастой, стоящей выше самого закона и справедливости, поскольку в её жреческих руках находится само их отправление, выработка и применение. Большинство людей, причём вне зависимости от общественного или даже материального положения, попадают в зависимость от системы, и нередко их ничто не может спасти, если системе необходимо произвести показательное или образцовое представление для доказательства как своего всемогущества и оправдания своего существования. Причём делается это также искусно, так там и тогда, где необходимо дать импульс для дальнейшей экспансии огромной и разветвлённой системы, привлечь в ней под это новые материальные ресурсы. На разных уровнях машины её также можно использовать для достижения личных или групповых целей за счёт тех, кто не способен манипулировать своевременно или полноценно. Чем более совершенной является система, тем больше у неё возможностей для привлечения к «ответственности» на основании гораздо большего числа условных норм и их формулировок. Судебная система может подменять само государство там, где то стремится уйти в тень или боится слишком явственно расписаться в собственной несостоятельности. И особенно это касается сферы подавления частных интересов и потребностей индивида.

ГЛАВА 22.    КРАХ ПРИНЦИПА СОСТЯЗАТЕЛЬНОСТИ СТОРОН

Стороны процесса всегда неравны. Либо обвинение обладает преимуществом в доступе к информации и административным ресурсом, либо защита имеет возможности использовать обходные пути для влияния на процесс или трансляции своей версии на подготовленную аудиторию. Кроме того, обе стороны всегда без колебаний используют любую возможность умалить значение аргументов и возможностей противоположной стороны, подорвать её авторитет и репутацию, посеять сомнение в компетентности. Другим уровнем противостояния становится поддержка со стороны судей, общества, государства, общественных организаций, СМИ и т.п. Массированные компании способны подготовить общественное мнение в ту или другую сторону. Подчас в ходе одного и того же процесса есть возможности качать эти «качели» в обоих направлениях, с тем, чтобы создать именно ту самую, необходимую системе иллюзию «состязательности», заставить общество и индивидов поверить в то, что решение может «качнуться» в «непредсказуемом» направлении. Таким образом создаётся интрига, привелекается внимание, поддерживается вера в правовые институты и их эффективность, а главное – безальтернативность, а также в пресловутое «торжество закона». В реальности, однако, соотношение сил на процессе есть всегда продукт взаимодействия и выстраивания отношений сторон, а состязание не есть война. Более того, если строго стремиться придерживаться буквы и духа принципа поиска истины и справедливости, любая «интрига» или «неопределённость» должны исчезнуть, а ажиотаж улечься. Но этого никогда не происходит.

ГЛАВА 23.    ТАРАБАРСКИЙ ЯЗЫК СУДОПРОИЗВОДСТВА

Как и полагается в системе, притязающей на величие и таинство, для ведения правового процесса, особенно публичного характера, требуется особое наречие, состоящее из терминов на секретном языке (как правило, латыни). Цель состоит в том, чтобы вызывать и поддерживать уважение и даже страх перед самой системой, которая приобретает квази-религиозный характер. Действительно, латынь используется либо в религии, либо в медицине: не потому ли юриспруденция стремится охватить в себе элементы культа и исцеления?! Ясно одно: непосвящённым – а их подавляющее большинство суммарного населения планеты – без специальной подготовки определённого уровня  не подступиться к бастионам юридической системы. И вот тут встаёт необходимость, часто являющаяся путём всё того же легального принуждения, иметь посредников между непосвящёнными и культом Закона. Термины, в которых эти отношения описываются, обрастают такими же табу, как и терминология криминального и процессуального характера. А ведь не секрет. Что все эти термины потенциально легко перевести на любой из существующих языков, и тогда их суть и назначение станут понятны тому самому «непосвящённому» большинству. Но в том то всё и дело, что, будучи переведёнными, они лишатся той ауры секретности и величественности, которыми пользуются ныне. И возможно, что в итоге окажется, что в доброй половине из них вообще нет никакой надобности, которую бы диктовала реальная действительность. И что многие из них самим своим существованием скорее препятствуют поиску истины и справедливости. Нежели облегчают его.

ГЛАВА 24.    ПОДМЕНА СУТИ ДЕЛА ПРОЦЕССУАЛЬНЫМИ ФОРМАЛЬНОСТЯМИ

Нередко формальные стороны процесса используются сторонами и вовлечёнными заинтересованными лицами с целью сокрытия или увода в сторону от реалий дела. Это осуществляется под прикрытием самых разных факторов, которые могут либо препятствовать правосудию как таковому, либо отдельным сторонам процесса. Главным тогда является выиграть время для дальнейших манипуляций с информацией в разных формах, либо сокрытием или представлением новых свидетелей, и т.п. Затягивание или ускорение производства в таких случаях могут служить стратегии как обвинения, так и защиты. В основном, однако, это поддерживает на плаву систему в целом, позволяя запутывать её функционирование, распределяя силы в самых разных направлениях одновременно. Под видом поиска приоритетов в расследовании система способна создать условия для выстраивания стратегии и тактики процесса под ту или иную из заинтересованных сторон, в зависимости от потенциала дела и характера представленных материалов. Кроме того, соблюдение либо несоблюдение отдельно взятых формальностей в разные сроки способствуют при определённых обстоятельствах усложнению ситуации подозреваемых, либо, наоборот, разрешению. Рассмотрение сложных дел одновременно разными инстанциями способно вызвать конкуренцию, и это может повлиять на конечный совокупный результат. А изменение тех или иных параметров, формализированных в процессуальном законодательстве по ходу процесса также способно повлиять на эффективность и направленность рассмотрения.

ГЛАВА 25.    СДЕЛКА СО СЛЕДСТВИЕМ

Неспособность добиться вовремя необходимых результатов по части сбора информации и выявления сути дела, используется психологическое средство давления. А ведь эта самая система гордится якобы достигнутой отстранённостью и беспристрастностью в организации и ведении дела. Эта система, декларирующая свою обезличенность, на самом деле, в части, касающейся именно следованию формальным (временным в данном случае) сторонам процесса, обращается к манипуляциям с человеческим доверием, надеждами, интересами и потребностями. Повсюду в функционировании юридических отношений мы видим такого рода манипуляции, которые сродни элементарным сделкам на основе взаимной выгоды. Сделкам, представляющим из себя скорее экономические и социально-психологические явления, чем юридические. Однако, когда речь заходит о коррупции в системе отправления правосудия, эти стороны в основном замалчиваются: как будто есть «хорошая» коррупция и «плохая» коррупция. Более того, в данном случае обслуживается изначально только одна сторона процесса: обвинение. Целью сделок является обвинить одного за счёт другого, простить одному то, что не прощается другому за счёт своевременного предательства этой первой стороны. Обществу, таким образом, посылается недвусмысленное дидактическое послание о том, что такая форма поведения поощряется и приветствуется. А «технике» подобных отношений, по сути, обучают на регулярной основе, как одному из критериев «профессионализма». Часто же, при этом, следствие ведётся именно и подчёркнуто заинтересованной стороной: ведущие «расследование», либо те, кто стоит за ними, стремятся своевременно «спрятать концы в воду» через регулирование поступающей информации. Доверие таким образом нарушается многократно и во всех направлениях.

ГЛАВА 26.    ЖАЛКИЕ СПЕКТАКЛИ: ОТКРЫТОСТЬ, ГЛАСНОСТЬ СУДЕБНЫХ ПРОЦЕССОВ И УЧАСТИЕ ГРАЖДАН В ПРАВОСУДИИ

За счёт привлечения простых граждан к процессам в разной форме достигается декларируемая государством и обществом социализация в рамках существующей правовой модели. Однако реальность такого участия весьма неоднозначна. Прежде всего, люди, привлекаемые по разным причинам к процессу далеко не всегда не то, что заинтересованы в его сути, но даже индифферентны к происходящему. Они же транслируют фрагменты того, что поняли, далее, создавая долговременный кумулятивный эффект «испорченного телефона». Случайность при выборе и назначении присяжных же также не выдерживает критики с точки зрения их понимания сути как системы и её функционирования , так и сути рассматриваемого дела. На самом деле, на процесс выборов влияют и со стороны защиты, и со стороны обвинения, которые уже репетируют поединок друг с другом на данном, казалось бы, ещё внесудебном этапе. Далее, заседания могут быть объявлены закрытыми в любой момент и без излишних объяснений общественности: это означает, что гласность и открытость «дозируются», и даже аргументация за или против оных. Если прибавить к этому нажим на СМИ со стороны следственных или судебных органов, а также манипуляции самими СМИ имеющейся информацией на благо либо против того или иного процесса, становятся понятными и даже осязаемыми границы «дозволенного» в рамках рассмотрения того или иного дела. Да кроме того, само общество также склонно к ограничениям самого разного рода по отношению к подаче материалов судебно-процессуального характера. Общество осуществляет свою цензуру, вольную или невольную, в отношении как правды, так и справедливости. Наконец, решения всё равно выносит система, и вне зависимости от общественного мнения, но на основании обезличенного формального действующего права с его совершенно произвольными и условными формулировками.

ГЛАВА 27.    КРАХ ПРИНЦИПА ОБЯЗАТЕЛЬНОСТИ СОБЛЮДЕНИЯ СУДЕБНЫХ РЕШЕНИЙ

Вынесенные вердикты должны исполняться неукоснительно. Однако и здесь в системе предусмотрены фактические лазейки для того, чтобы не только затягивать с исполнением приговоров, но и переводить их в иную плоскость. Связано это может быть как с манипуляциями сроками уже осуществлённого «предварительного» заключения, так и с вовлечённостью осуждённого лица в юридические отношения помимо собственного решённого случая. Например, обвинённый может «сотрудничать» со следственными или пенитенциарными органами, пользоваться обширными связями или быть необходим широкому кругу заинтересованных сторон. Он может быть носителем информации большого значения, и т.п. Это означает, что его возможности для обжалования, смягчения приговора или даже перевода его в иную более мягкую плоскость экспоненциально возрастают. На лица осуждённые, с другой стороны, может оказываться давление при помощи как самой процедуры вынесения приговора, так и его содержания. По мере манипуляций с судебной системой в период вынесения судебного решения и после него (например, уменьшение наказания пенитенциарными органами по своему усмотрению), приговор на момент его вынесения часто теряет свою значимость как с правовой точки зрения, так и по отношению к обществу и государству.

ГЛАВА 28.    ПРОИЗВОЛ СЛЕДСТВЕННЫХ ОРГАНОВ

Следственные органы изначально ограждены неприкосновенностью для общества. Они защищены особым правовым порядком и подчинены тем инстанциям, которые надзирают за их деятельностью исходя из внутрисистемных критериев, доступ к которым для обычных смертных столь же ограничен, как и доступ в судебно-процессуальный мир отношений. По сути, лица, ведущие следствия, это такие же жрецы системы, как и юристы, обслуживающие процесс. Они неслучайно взаимодействуют между собой на регулярной и особо выверенной основе, формируя тот особый мир, куда в качестве жертвы попадает подследственный, и все остальные «подозреваемые», круг которых изначально неограничен. Следственные органы всегда манипулируют «подозрением», и нередко в целях весьма далёких от реального раскрытия того или иного преступления или продвижения того или иного дела. Нередко сводятся счёты, продвигаются личные или групповые интересы, используется служебное положение, переформатируются отношения общественные на самых разных уровнях. На данном уровне основной формой деятельности является сбор и обработка информации во всей возможной полноте, а это означает, что манипуляциям подвержен доступ, распределение такой информации, контакт с её носителями (как прямыми, так и опосредованными), а также трансляция информации (нередко выборочная и тенденциозная) на следующие уровни системы. Следственные органы могут вторгаться в сферу частной, семейной, общественной жизни, а также экономические отношения. Возможности для ограничения их влияния эфемерны, так как они всегда могут влиять на модификации текущего права с целью достижения требуемого уровня как защиты своей работы, так и иммунитета от преследования. Превышение ими своих полномочий нередко так же трудно доказать, поскольку они в разной форме контролируют сами себя, а доступ к внутрислужебной информации для посторонних лиц ограничен. Они могут перебрасывать в разные инстанции те или иные дела достаточно легко, если в тех или иных рамках системы те или иные необходимые им действия невозможны. Так они локально способны уходить от ответственности и «прятать концы в воду». Это же касается применяемого арсенала средств. Система действует явно по «принципу сообщающихся сосудов».

ГЛАВА 29.    КРАХ ПРИНЦИПА ОГРАНИЧЕНИЯ СВОБОДЫ КАК НАКАЗАНИЯ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Если рассматривать отношение к свободе как источнику правонарушений и преступности, то можно прийти со временем к полному отрицанию ценности её как таковой, поскольку система будет отказывать индивиду как в свободе воли, так и выбора. Иными словами, преступность как форма перехода через общественно допустимые условные границы дозволенного (выраженные в законодательных нормах), и правонарушение, как отрицание в действии самих формулировок права, действующих в каждый данный момент исторического времени, будут соотносимы с категориями воли и выбора. Современная цивилизация, декларирующая и утверждающая свободу в качестве основополагающей своей ценности, на деле озабочена скорее не её реальным распространением, а изобретением всё новых и новых ограничений для её существования. Ограничение личной свободы того, кто принял по свободной воле и выбору «неправильное» с точки зрения общества или государства решение, является, таким образом, фундаментально приемлемой формой наказания. По мере того, насколько преступления и правонарушения оцениваются (опять же условно) как имеющие больший либо меньший потенциал опасности, вводятся ответные временные ограничения индивидуальной свободы в более или менее ограниченных условиях. Это создаёт условную и часто парадоксальную реальность пространственно-временного ограничения свободы. Однако сплошь и рядом мы видим, как многие серьёзные правонарушители и преступники отделываются небольшими, часто даже смехотворными сроками по сравнению с тяжестью содеянного, тогда как незначительные преступления приводят «оступившихся» к самым серьёзным последствиям. Кроме того, в современных условиях оказывается, что можно совершать грандиозные преступления даже не выходя из камеры при помощи простейших средств воздействия.

ГЛАВА 30.    НАСИЛИЕ В ТЮРЬМАХ КАК НЕ УСТАНОВЛЕННОЕ ЗАКОНОМ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ НАКАЗАНИЕ

То, что стыдливо умалчивает и от чего открещивается «гуманистически-ориентированная» современная модель пенитенциарной системы, обычно с лихвой дополняется реалиями жизни в местах заключения. Насилие как в физической, так и, особенно в наше время, морально-психологической, широко распространено во всех странах Мира. Закон отрицает право государства слишком сильно вторгаться в сферу личной неприкосновенности в ходе судебного разбирательства. Но этот принцип, во-первых, не относится к тому, что ему предшествует, ни тем более к последующему режиму организации жизни такой юридической «жертвы». Помимо этого, нередко насилие в тюрьмах возмещает недостатки в процессуальных формах ведения дела, а также «помогает» следствию добиться желаемого результата по части сбора информации либо наказания тех, чью вину в судебных условиях будет трудно доказательно представить. Публика при этом хорошо осведомлена о существовании не просто насилия в тюрьмах, но его культуре и самых разных типах. Тюремное насилие, по сути, пропагандируется, смакуется в СМИ и кинопродукции, ему уделяется значительное внимание на телевидении. Это не случайно, поскольку система судопроизводства должна постоянно поддерживать в обществе свой имидж сурового сторожа воздаяния за совршение правонарушений. Это часть её доказательства собственной значимости, и самое главное, незаменимости. Это же является, в представлении адептов такого подхода к интерпретации объективной действительности, хорошим способом профилактики самих правонарушений. Ведь подумать только: все «потенциальные преступники» – рядовые граждане – оказываются настолько затерроризированными со всех сторон, что уже и не помышляют о многом…

ГЛАВА 31.       ПЕРЕПОЛНЕНИЕ МЕСТ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ И УСЛОВИЯ СОДЕРЖАНИЯ В НИХ

Чем больше в обществе провозглашается следование идеалам свободы с одной стороны, и умножаются законы о правонарушениях и наказаниях, с другой, тем большее число людей потенциально имеют шанс попасть за решётку, пусть даже по совершенно абсурдному с точки зрения здравого смысла обвинению. Это приводит к тому, что постоянно возрастает потребность в совершенствовании и умножении мест лишения свободы для всех категорий заключённых. По сути распространение таких мест есть рефлексия на экспансию правовых норм регулирования человеческих отношений. Так несвобода становится реальностью при воплощении идеалов свободы. А по мере того, как уровень морали с одной стороны, и уровень порога приемлемости с другой понижаются, количество норм, заступающих на их место, экспоненциально возрастает. В итоге в разбалансированных обществах места лишения свободы переполняются. Если количество заключённых с тяжёлыми составами преступлений, и соответственно, длинными сроками заключения, перевешивает, такая переполненность становится уже хронической, и как нельзя лучше свидетельствует о реальном уровне как свободы, так и правосознания в том или ином обществе. Это приводит к многообразным последствиям. С одной стороны, необходимо «разгрузить» тюрьмы и колонии. С другой стороны – не допустить резкого изменения криминогенной обстановки. И здесь возникает ситуация, когда по умолчанию возможно допущение преступности под эгидой пенитенциарной системы и с санкции правоохранительных органов. Отношения внутри таких мест специально регулируются таким образом, чтобы стимулировать выполнение самими заключёнными того, что хотела бы обойти система. Условия содержания регулируются таким же способом. Государству невыгодно много тратиться на возрастающее число заключённых. Кроме того, возможности некоей «самоокупаемости» таких мест ограничены. Тюрьмы и колонии повисают тяжёлым бременем на плечи налогоплательщиков, многие из которых, к тому же, рискуют всегда туда попасть.

ГЛАВА 32.    ИСПРАВИТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА ШТАМПУЕТ НОВЫХ ПРЕСТУПНИКОВ

Культура преступности насаждается и распространяется в местах лишения свободы. Они далеко не всегда могут быть названы «исправительными учреждениями» в хорошем смысле слова. Ведь в реальности их задача – терроризировать вовне и внутри одновременно. Они распространяют страх перед государством и правом в обществе, и одновременно воспитывают в страхе ненависть и девиации у тех, кто по воле судьбы попал туда. В тюрьмах и колониях вовсе не поощряются такие формы отношений, которые способствуют правовому развитию и моральному совершенствованию. Они скорее изолируют – но опять же лишь на время, поскольку манипуляции со сроками заключения и тяжестью в оценке правонарушений приводят в итоге к тому, что лица преступные, получив новую подпитку, регулярно вновь вливаются в общество, по сути ещё больше совершенствуя сферу правонарушений, и способствуя её экспансии. Помимо этого, данная система стимулирует девиантное поведение и со стороны служащих пенит енциарной системы, провоцируя их нередко на исправление упущений правоохранительных и судебных органов подручными средствами, что либо санкционируется текущим правом латентно, либо не санкционируется вовсе. В итоге, грань правоохранения и нарушения становится лабильной и зыбкой. Искушение перейти нечётко прописанную черту весьма велико. Многие люди без криминального прошлого, таким образом, попав между описанными молотом и наковальней, социализируются в преступном релятивизме, а их пороги терпимости размываются.

ГЛАВА 33.    НИГИЛИЗМ ЗАКЛЮЧЕННЫХ

Реализация судебных решений об осуждении приводит к парадоксальному эффекту: вместо того, чтобы утверждать справедливость и правду, оно на самом деле сеет неверие и сомнение. Не только представители общества, вовлечённые на разных уровнях в процесс, но прежде всего сами стороны процесса – потерпевший и обвиняемый – в ходе слушаний проходят в буквальном смысле через адские муки. Поединки сторон вскрывают то, что многие хотели бы скрыть, и часто в весьма неприглядной форме, стремясь воздействовать на суд и общественную мораль гораздо более интенсивно, чем стараясь утвердить истину. Более того, в ход пускаются недомолвки или нападки, ложь с обеих сторон и разного рода злокачественные манипуляции. Когда же обвиняемые становятся заключёнными, то, если они до этого не были убеждёнными и хладнокровными преступниками или маньяками, они оказываются в роли жертвы глубочайшего разочарования всем и вся. Заключённые оказываются вычеркнутыми принудительно из жизни во всех формах, а если им оставляются лакуны, то они строго лимитированы. Это уродует личность всё более и более. Многие неспособны справиться с потерей веры во всё, что когда-то воспринималось как само собой разумеющееся. Аморализм и даже антиморализм тюремной среды является большим вызовом мотивации и моральной стойкости для любого, кто попал за решётку. И система не просто понимает это – она замешана на этом, проповедует это, утверждает, ревностно следит за тем, чтобы деморализация стала максимально полной. Если же система формально предусматривает некие формы альтернативного отношения к своим жертвам – заключённым, – то особо изощрённо использует их для того, чтобы испытывать терпение и постоянно, только в иной форме, намекать им на беспросветную обречённость их существования. Куда бы они не пошли…

ГЛАВА 34.    НАРУШЕНИЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА В МЕСТАХ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ

Современное международное право предусматривает новое измерение для злоупотреблений и депримации человеческого достоинства в рамках судебной и пенитенциарной системы: права человека. Если ранее каждое государство внутри собственной правовой модели, отражавшей общественную систему, выстраивало судопроизводство по собственным лекалам, и человек попадавший в её жернова, перемалывался лишь на её уровнях, то теперь добавились новые уровни, которые требуется «учитывать» в общей картине. Разумеется, что уровень гуманности систем нисколько не претерпел изменений по сути, но форма более гуманного обращения с заключёнными должна быть соблюдена. В этой игре участвуют все вовлечённые (но отнюдь не всегда «заинтересованные» стороны). Вместе с тем, существование представлений о правах человека позволяет также манипулировать системой со всех сторон. Заключённые всё так же подвергаются унижениям и издевательствам, их лишают подчас элементарных человеческих нужд, их обманывают, их доверием злоупотребляют и пренебрегают, а под предлогом разлада здоровья и психики подвергают ещё большим лишениям. Но при этом делается всё перечисленное с учётом возможных последствий в случае обнаружения подобных инцидентов. Это ещё один фундаментальный парадокс современного «цивилизованного» ведения дел в пенитенциарной системе. Вместе с тем, преступники, уличённые в действительных злодеяниях, не менее цинично, чем совершали до того свои преступления, пытаются использовать гуманитарную составляющую для смягчения наказания или даже ухода от него. Они без колебаний измышляют нарушения прав человека и мотивируют этим поддержку своим узко эгоистическим целям, направленным на уход от ответственности. Государственные или даже международные инспекционные органы обладают лишь ограниченными возможностями напрямую расследовать такие ситуации и расставлять точки над «и». Это особенно трудно в тех странах, где государство заинтересовано в намеренном ослаблении любых попыток ограничить его произвол или произвол отдельных высокопоставленных должностных лиц, а общество парализовано.

ГЛАВА 36.    ПРОБЛЕМЫ ОТБЫВАНИЯ НАКАЗАНИЯ УСЛОВНО

Условность наказания в любом случае являет ся мерой пресечения, поскольку оно препятствует нормальной жизнедеятельности того, кто под него подпадает. На самом деле, практика применения условных наказаний красноречиво свидетельствует, что во многих случаях изоляция в специальных местах лишения свободы вовсе не требуется для того, чтобы надёжно пресечь социальную активность индивида. Следовательно, и всё то, что нагромаждается на феномен их существования, включая уродливую тюремную субкультуру, может при определённых условиях вовсе прекратить существовать, а дидактический эффект в обществе будет тем не менее достигнут ничуть не меньший. Условные наказания также более гуманны как по форме, так и по содержанию. Они не допускают эксцессов в обращении с личной свободой по части её терроризации. А срок заключения и испытания соотносимы в той же мере, как искушение побега или нарушения условий задержания. Посыл обществу по поводу содержания деликта тем не менее всё равно отправляется недвусмысленный. Тем не менее, для осуждённого в современных условиях условное наказание всё равно представляет проблему, так как это зарегистрированное правонарушение, которое не должно повторяться под страхом ужесточения и пролонгации наказания. Более того, реакция общества и государственных органов на условную меру пресечения не менее однозначна, чем на конвенциональные формы наказания. Вопрос остаётся: что же в итоге есть «условное наказание»: это форма реабилитации, возмездия или же пресечения? И ответ на него зависит индивидуально от потенциала реальной вины субъекта, которую всегда сложно определить однозначно. Непонятно, какие сроки для подобных приговоров более приемлемы с точки зрения эффективности, и как предотвратить рецидивы криминальной активности, т.е. как лучше структурировать наблюдение за осуждёнными, чтобы гарантировать их нормализацию. Наконец, важно действительно разграничить, где кончается психологическое заболевание и начинается криминальная наклонность. Современная практика требующая контактов жертв с осуждёнными подвергается существенной и небезосновательной критике. Практически каждый четвёртый из тех. Кто сегодня совершает серьёзные преступления, фактически отделывается «слишком мягко».

ГЛАВА 37.    ПРОБЛЕМЫ УСЛОВНО ДОСРОЧНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ

Условно досрочное освобождение лиц совершивших преступления зависит от целого ряда факторов, предусмотренных в законодательстве, которые можно сфокусировать на попытке дать шанс преступнику, осуждённому на срок пребывания в заключении проявить себя с «лучшей стороны» на свободе, после того, как в заключении он уже продемонстрировал к этому наклонность. Современное право предусматривает, в первую очередь, оценку личности осуждённого с точки зрения его психологических наклонностей и оценивает его поведение и мотивацию в долгосрочном плане. Для того, чтобы это отслеживать можно применять только ограниченно работающие средства, основанные на непосредственном наблюдении и тестировании. Оба средства имеют известные границы, связанные с угрозой манипуляции ими при условии знания преступником механизмов того, как они работают, и как будут в их рамках выстраиваться ожидания соответствующих должностных лиц и инстанций, ответственных за вынесение конечного решения. Так или иначе, лицо должно отбыть определённую часть срока, и это вне возможности обжалования приговора именно с позиций психологических факторов либо состояния здоровья. Система предусматривает, что лицо, притязающее на досрочное освобождение, должно совершить ряд действий во время первичного отбывания приговора, которые бы продемонстрировали его стремление измениться (как например, программы реабилитации или образования). Тем не менее, система всегда обезличена в основе, и те программы, которые хороши для одних, могут оказаться неэффективными для других, а их результаты в итоге не окажутся репрезентативными. Фактор риска при досрочном освобождении всегда велик, особенно в случае с латентными серьёзными психическими расстройствами (например, паранойя и шизофрения). Это подвергает опасности как общество, так и самих осуждённых, и даже жертв произошедших уже правонарушений. Особую опасность может представлять попытка досрочного освобождения фактических рецидивистов. Поэтому сохраняется проблема, как определить средний приемлемый испытательный срок для каждого конкретного осуждённого, с тем, чтобы гарантировать отсутствие рецидивов.

ГЛАВА 38.    ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ БЫВШИХ ЗАКЛЮЧЕННЫХ В ОБЩЕСТВЕ

Главной и первоочередной проблемой для любого, кто выходит из мест заключения, становится тот факт, что в реальности наказание не прекращается с завершением заключения, а само заключение переходит в новую форму. Эта форма имеет скорее латентный характер: она морально-психологическая и институциональная. Общество, видя за человеком «шлейф» правонарушителя, начинает подвергать его самым разным формам остракизма или даже откровенно преследовать, игнорировать, лишать доступа к жизненно важным ресурсам и возможностям социального и экономического подъёма. По сути, изоляция продолжается, и ей не видно ни конца ни края. Кроме того, с течением времени, прошедшего между задержанием и освобождением, человек как бы затормаживается в развитии, в то время как жизнь уходит вперёд. Изоляция от общества, особенно если она долговременная, отбивает у человека позитивные навыки общения и реакции на общественные отношения, если они и были, и заменяет на комплексы, которые переходят в сферу непоправимых. Способность реагировать на вызовы среды и «выживать». Таким образом, значительно сужаются. Человек не может найти приемлемое жильё и место работы, сосуществовать в коллективе бесконфликтно, находить общий язык и интересы. Его потребности и мотивация радикально разбалансированы а культурные стереотипы нередко подорваны не менее, чем физическое и психическое здоровье. Трагедия в том, что подчас выбора нет: остаётся только «линия наименьшего сопротивления» в виде возврата в привычную до преступления и наказания сферу приложения сил. Часто эта сфера, опять таки, оказывается преступной. Общественные и государственные институты контроля за поведением освобождённых из заключения нередко проявляют индифферентность и формализм в обращении с ним. Должностные лица не только показывают поверхностную квалификацию, но и по сути не считают нужным проявлять серьёзный интерес к таким людям, и лишь занимаются мониторингом их поведения в ежедневной жизни, а не сложными вопросами реальной поддержки или даже психотренинга. Семейные отношения бывших преступников, если они вообще и были, подвергаются вызову со всех сторон. Человека унижают и оскорбляют, его бросают на произвол судьбы, сторонятся и даже боятся. Самое худшее, когда его изолируют от семьи и детей и строго следят за тем, чтобы он не приближался к ним. Всё перечисленное никак не способствует заявляемой «реинтеграции», которой якобы существующая система «способствует». Фактически, она провоцирует самыми разными способами тот самый рецидивизм и негуманность. От которых должна по идее спасать.

ГЛАВА 39.    ДАВЛЕНИЕ НА ПОДСЛЕДСТВЕННОГО КАК ОБЩЕПРИНЯТАЯ ПРАКТИКА

Поскольку любой судебный процесс можно было бы назвать состязанием или даже поединком, в нём, как и на любой войне, все средства хороши. Особенно они могут быть эффективными как раз не на самом ринге, а за кулисами, где стороны готовятся к схватке, нередко не брезгуя допингами. К таковым в юридической практике очевидно относится многообразное давление на лицо, попавшее в поле зрения Фемиды. Поскольку с момента задержания правовой статус такого лица автоматически становится на порядок более уязвимым, чем до задержания, в ход пускается целый арсенал уловок с целью добиться тех или иных показаний, информации, а то и просто поведения, которое может посеять сомнения и выбить почву из под ног противоположной стороны процесса. Основные формы такой полулегальной терроризации могут быть психологическими, когда используются уязвимые стороны характера, ожидания и надежды, привязанности и связи подозреваемого. Другими способами могут быть юридические, когда определённые формы поведения на процессе приветствуются и поощряются, а другие должны быть пресечены. Причём в ход идут средства нажима, формально предусмотренные в праве с иной целью – например возможность по воле должностных лиц использования чего-то во благо либо против человека. Кроме того, также привлекаются и другие формы нажима, выглядящие как завуалированная сделка или даже подкуп (например, когда речь идёт об имущественных интересах человека). Режим содержания под стражей может не менее эффективно использоваться для регулирования воздействия, а угроза его улучшения и ухудшения не только во время следствия, но и даже после процесса способна в определённых обстоятельствах влиять на ход дела.

ГЛАВА 40.    КЛЕЙМО УГОЛОВНОГО ПРОШЛОГО

Когда человек покидает места лишения свободы, то в зависимости от тяжести совершённого и характера общественного мнения там, куда человек отправляется, может выстраиваться логика его отношений со внешней средой, от которой будет зависеть успешность адаптации. Любопытно отметить, что на самом деле люди применяют к бывшим заключённым тот же базовый набор предрассудков и предубеждений, который характеризует их отношение к любому другому человеку, который выбивается за грани общепринятого. Пресловутая «нормальность» всегда окружена надёжной защитой предрассудков и предубеждений, формирующих базу для предвзятых мнений и основанных на них поступках. Логика таких поступков, обращённая в систему, нередко приводит к новой форме изоляции теперь уже не осуждённого, а обречённого, не заключённого, а бойкотируемого или, ещё хуже, гонимого. Таким образом получается, что в реальности самым худшим для человека становится, иронически, не приговор и отбытие срока, а именно то, что начинается после выхода «на свободу». Людей с криминальным прошлым автоматически воспринимают как девиантов, склонных к насилию. Их подозревают в первую очередь, либо вообще не подпускают к тому, что по расхожему мнению, может «спровоцировать» нежелательную реакцию. Однако реакция на разные виды криминального прошлого может всё же отличаться. Например, тех кто попадал под ювенальное правосудие не станут так осуждать в быту, как тех, кто имел неосторожность быть осуждённым за сексуальные проступки. Целый ряд профессий практически исключаются для бывшего заключённого (например, военная или полицейская служба, медицина и образование, и т.п.) Наконец, для человека может быть ограничено даже право передвижения, не только в границах собственной страны, но и за рубежом, так как любая возможность доступа местных инстанций к информации криминального характера может повлечь за собой произвольный отказ во въезде.

ГЛАВА 41.    СМЕРТНАЯ КАЗНЬ И ПРАВО НА ЖИЗНЬ

Прежде всего, необходимо отметить что в современном гуманитарном и конституционном праве чётко определяется фундаментальность права на жизнь. Это подразумевает, что ни при каких обстоятельствах государственные органы власти, в том числе в судебном порядке, не должны отбирать у человека это право. Особенно речь идёт о тех случаях, когда смертная казнь в разбалансированных государствах и обществах может использоваться для сведения личных счетов, утверждения политических или экономических интересов, защиты тех, кто в реальности нарушает принцип верховенства права за счёт их беспомощных жертв. 20 в. убедительно продемонстрировал широчайшее разнообразие способов от имени государства и общества использовать смертную казнь против того и другого, но главное и основное – против человеческой личности. Но даже в развитых демократических обществах не может быть абсолютной гарантии того, что то или иное лицо не осуждается на смертную казнь по ошибке, и что через исполнение её не уничтожаются улики, не уводится в сторону от реальных фактов внимание расследования, не сеются ложные представления на долгие годы в умах публики. Если ранее смертная казнь была также общественно-полезным и значимым шоу, которое привлекало внимание толп, то теперь ту же роль исполняет симуляция в виде СМИ и кино. Вместе с тем, если провести беспристрастное расследование, скорее всего выяснится, что массовой поддержки смертной казни в обществе нет и быть не может, а если она в определённый момент прослеживается, то это скорее результат плохого положения вещей либо нагнетания параноидальной истерии в СМИ, чем реальность долговременного и устойчивого характера. Ведь не секрет, что государственные органы даже в лучшие времена не могут гарантировать, что материально-правовые и процессуальные процедуры в ходе расследований не нарушались, а также не могут доказать, что сам институт смертной казни действительно имеет только узко-направленную цель достижения сдерживания и возмездия за реальные преступления. Всем известно, как высока вероятность задержек и проволочек в рассмотрении либо исполнении, как велика вероятность произвола заинтересованных сторон и инстанций, и насколько, в конечном итоге, зыбок и амбивалентен результат для массового сознания.