БОРИС КРИГЕР
ОКСАНА КУЛЬНЕВСКАЯ
РАЗОЧАРОВАНИЕ В ПРАВОСУДИИ
ФИЛОСОФСКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРАВОСОЗНАНИЯ
Published in Canada by Altaspera Publishing & Literary Agency
ПРОСЛУШАТЬ АУДИОКНИГУ
СКАЧАТЬ КНИГУ В PDF БЕСПЛАТНО
КУПИТЬ КНИГУ
Отзыв юриста
СОДЕРЖАНИЕ
О ЧЕМ ЭТА КНИГА?. 7
ГЛАВА 1. ПОПЫТКА ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЯ ПРАВОСУДИЯ.. 14
ГЛАВА 2. ПРАВОСОЗНАНИЕ И ПСИХОЛОГИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ.. 37
ГЛАВА 3. РАЗОЧАРОВАНИЕ В ПРИНЦИПЕ «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ» В ГУМАННОМ ОБЩЕСТВЕ. 51
ГЛАВА 4. ЗАКОН ЧТО ДЫШЛО, КУДА ПОВЕРНУЛ ТУДА И ВЫШЛО.. 56
ГЛАВА 5. ПРИНЦИП ЗАКОННОСТИ КАК НАСИЛИЕ НАД СВОБОДОЙ ЛИЧНОСТИ.. 62
ГЛАВА 6. НИЗКИЙ УРОВЕНЬ ПРАВОСОЗНАНИЯ И ПРАВОВОЙ НИГИЛИЗМ… 71
ГЛАВА 7. ОТСУТСТВИЕ ОБРАТНОЙ СВЯЗИ МЕЖДУ ПРИМЕНЕНИЕМ НОРМ ПРАВА И НОРМОТВОРЧЕСТВОМ… 78
ГЛАВА 8. НЕОБОСНОВАННОЕ РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ.. 85
ГЛАВА 9. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ 92
ГЛАВА 10. БЕССМЫСЛЕННОСТЬ ПРИНЦИПА СПРАВЕДЛИВОСТИ.. 103
ГЛАВА 11. ФАКТИЧЕСКИЙ САМОСУД. КРАХ ПРИНЦИПА ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ПРАВОСУДИЯ ТОЛЬКО СУДОМ… 116
ГЛАВА 12. «ПО СУДАМ ЗАТАСКАЮ!» – ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СУДЕБНОЙ СИСТЕМЫ КАК СРЕДСТВА ДАВЛЕНИЯ. 127
ГЛАВА 13. НЕВОЗМОЖНОСТЬ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ПРИНЦИПА НЕЗАВИСИМОСТИ СУДЕЙ.. 137
ГЛАВА 14. ПРОИЗВОЛ И САМОДУРСТВО СУДЕЙ.. 144
ГЛАВА 15. СУДЕБНЫЕ ОШИБКИ НАМЕРЕННЫЕ И НЕПРЕДНАМЕРЕННЫЕ. 154
ГЛАВА 16. ПРАВОСУДИЕ СМИ И СОЦСЕТЕЙ И РАЗОЧАРОВАНИЕ В ПРЕЗУМПЦИИ НЕВИНОВНОСТИ.. 167
ГЛАВА 17. ДВОЙНАЯ МОРАЛЬ И РАЗОЧАРОВАНИЕ В ПРИНЦИПЕ РАВЕНСТВА ПЕРЕД СУДОМ И ЗАКОНОМ… 183
ГЛАВА 18. РАЗОЧАРОВАНИЕ В ПРИНЦИПЕ НЕОТВРАТИМОСТИ НАКАЗАНИЯ.. 190
ГЛАВА 19. РАЗОЧАРОВАНИЕ В ГАРАНТИИ НА СУДЕБНУЮ ЗАЩИТУ.. 201
ГЛАВА 20. РАЗОЧАРОВАНИЕ В ПРАВЕ НА ЗАЩИТУ ОБВИНЯЕМОГО.. 209
ГЛАВА 21. РАЗОЧАРОВАНИЕ В ПРИНЦИПЕ СОСТЯЗАТЕЛЬНОСТИ СТОРОН: СУДЕБНАЯ МАШИНА И МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК. 217
ГЛАВА 22. ТАРАБАРСКИЙ ЯЗЫК СУДОПРОИЗВОДСТВА.. 223
ГЛАВА 23. ПОДМЕНА СУТИ ДЕЛА ПРОЦЕССУАЛЬНЫМИ ФОРМАЛЬНОСТЯМИ.. 229
ГЛАВА 23. ДАВЛЕНИЕ НА ПОДСЛЕДСТВЕННОГО И СДЕЛКи СО СЛЕДСТВИЕМ… 234
ГЛАВА 25. ЖАЛКИЕ СПЕКТАКЛИ: ГЛАСНОСТЬ СУДЕБНЫХ ПРОЦЕССОВ И УЧАСТИЕ ГРАЖДАН В ПРАВОСУДИИ 246
ГЛАВА 26. РАЗОЧАРОВАНИЕ В ПРИНЦИПЕ ОБЯЗАТЕЛЬНОСТИ СОБЛЮДЕНИЯ СУДЕБНЫХ РЕШЕНИЙ 252
ГЛАВА 27. НАСИЛИЕ В ТЮРЬМАХ КАК НЕ УСТАНОВЛЕННОЕ ЗАКОНОМ ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ НАКАЗАНИЕ 256
ГЛАВА 28. НАРУШЕНИЕ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА В МЕСТАХ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ… 260
ГЛАВА 29. НИГИЛИЗМ ЗАКЛЮЧЕННЫХ: 265
ИСПРАВИТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА ШТАМПУЕТ НОВЫХ ПРЕСТУПНИКОВ.. 265
ГЛАВА 30. ПРОБЛЕМЫ ОТБЫВАНИЯ НАКАЗАНИЯ УСЛОВНО.. 268
ГЛАВА 31. КЛЕЙМО УГОЛОВНОГО ПРОШЛОГО: 271
ПРОБЛЕМЫ АДАПТАЦИИ БЫВШИХ ЗАКЛЮЧЕННЫХ В ОБЩЕСТВЕ. 271
ГЛАВА 32. СМЕРТНАЯ КАЗНЬ И ПРАВО НА ЖИЗНЬ 274
ГЛАВА 33. ПРАВОСУДИЕ БУДУЩЕГО.. 276
ПОСЛЕСЛОВИЕ. 281
О ЧЕМ ЭТА КНИГА?
Консервативность человечества поражает, ибо на многие вещи взгляды не пересматриваются веками. Каждое поколение бормочет: «доживём свой век как предки, а вот молодые, пусть потом экспериментируют…», но и следующее поколение тянет ту же лямку. Хотя нужно признать, что о консерватизме можно говорить лишь с некоторыми оговорками. В последнее столетие изменения происходят весьма интенсивно, и чем ближе к современности, тем стремительнее. Однако некоторые области отстают и практически не модернизируются.
То, что в какой-то мере, было благоразумно в прежние времена, становится вредным в современном обществе. Такими стали системы правосудия в современном мире. Они не только не обеспечивают соблюдения основных принципов, таких, как равенство всех перед законом, справедливость, независимость судей, презумпция невиновности, соответствие – меры вины и наказания, но и сами эти принципы потеряли первоначально закладываемое в них значение и превратились в не более чем рудиментарные выцветшие лозунги, ведущие к возрастающему правовому нигилизму человечества.
Что уж говорить о практике правосудия, когда её основы стали иллюзорны и противоречивы. Суды, вне зависимости от стран и судебных систем, вместо того, чтобы помогать людям находить выходы из затруднительных ситуаций, разрешая споры, сами являются авторитарными и неэффективными органами, обращение в которые чревато волокитой, осложнениями и неоправданными потерями, а главное – стойким чувством разочарования. Причем речь не идет об отдельно взятой юрисдикции или области права. Состязательность судебного процесса повсеместно превращена в фарс. Адвокатура представляет собой профессионалов, вызывающих горькие нарекания практически во всех культурах. Их обвиняют, хоть иногда и слишком сурово, в циничности, неэффективности и непомерной алчности. Исправительные учреждения не исправляют, а штампуют новых преступников, полиция прежде всего защищает свои интересы, в которые входит право на узаконенное насилие.
Неотвратимость наказания превратилась в осмеянную иллюзию, а химера равенства всех перед законом давно вызывает нервный смех. Наказания, призванные устрашать, более не устрашают, с другой стороны, в тюрьмах практикуется насилие, разумеется, не учтённое в уголовном кодексе как часть наказания, и поэтому, в общем и целом, в рамках уголовного права царит хаос и беспредел.
Интеграция в общество освобождённых лиц затруднена наличием регистрируемого уголовного прошлого. Система правосудия словно бы заботится о том, чтобы преступники не покидали свои ряды.
Весь этот бал правит политика и бизнес, которые используют правосудие как эффективную и безжалостную систему давления на оппонентов и конкурентов.
Как такое может быть? Человечество достигло фантастических успехов – освоение космоса, расшифровка генома, микроэлектроника, автоматизация. А один из самых важных общественных институтов, судопроизводство, практически не претерпел качественных изменений.
Искушенный читатель может отметить, что так было всегда, суды и юристов ругали во все века. Но разве это аргумент? От того, что в старину люди не были знакомы с антисептиками, вовсе не значит, что и в наше время нужно пользоваться нестерилизованным хирургическим инструментарием!
Тогда нам возразят: а что, собственно, вы предлагаете? Радикальные реформы судопроизводства встретят непреодолимое сопротивление со всех сторон, от всех заинтересованных в существующей системе, и, если даже и будут произведены, могут не удастся, и тогда как справиться с хаосом? Как разрешать споры? Как защищаться от обидчиков и преступников?
В том-то и дело, что система правосудия, как впрочем и органы правопорядка, в основном физически никого не защищает. Ведь сосед не убивает нас не потому, что между нами и ним стоит полицейский с пистолетом и не только потому, что сосед боится суда и тюрьмы. То есть на страже нашей жизни и благосостояния стоит не правосудие и не полиция, а добрая воля окружающих не причинять нам вред, так называемое правосознание индивидов, соединяющееся в общественное правосознание. А эти понятия более касаются философии и психологии, чем юриспруденции.
Юристы возразят, что система правосудия так или иначе работает, а идеальные системы в этом мире не достижимы, и что альтернативой может стать только хаос.
Юридическая ментальность общественного сознания не поддается абсолютно точной оценке. Законодатель не может полностью предвидеть все общественно-правовые последствия своей правотворческой деятельности. Он не всегда знает, как отреагируют люди на принятый закон: слишком сложна социальная жизнь, слишком разнообразна юридическая действительность. Но это вовсе не означает, что государство не должно и не может прогнозировать последствия своих законодательных усилий.[1] Во всяком случае, прежде чем предпринимать какие либо изменения, необходимо убедиться, не принесут ли они больше вреда, чем пользы, как это нередко случается.
Впрочем, касательно благополучных стран, факт остается фактом, – люди живут более или менее терпимо и, главное,с мирно, и система правосудия является своего рода гарантом этого нормального существования. Да, она не может встать на фактическую охрану каждого индивида, но своим существованием обеспечивает стабильность общества. Поэтому призывы к каким либо реформам должны восприниматься очень осторожно. В прошлом было немало социальных экспериментов, и большинство из них закончились катастрофами.
Прежде чем приступить к рассмотрению причин разочарования в правосудии, необходимо установить, о каких правовых системах и каких областях права пойдет речь. Ведь что отличает профана от человека, имеющего представление о правосудии? Понимание того, что существуют различные правовые, судебные системы, и разные области права. В мире есть большое количество систем права, каждая из которых имеет отличительные особенности.
Наиболее известной является классификация правовых систем, в соответствии с которой выделяются:
-
романо-германская правовая семья,
-
англосаксонская правовая семья,
-
религиозная правовая семья (мусульманская, иудейская и др.),
-
социалистическая правовая семья,
-
традиционная правовая семья,
-
некоторые другие правовые семьи.
Романо-германская система объединяет правовые системы Европы и возникла на основе римского права. Основной источник права — нормативный акт. Ей присуща кодификация законов и чёткое деление норм права на отрасли, а все отрасли подразделяются на две подсистемы: частное право и публичное. К сфере публичного права относятся административное, уголовное, конституционное, международное публичное. К частному относятся гражданское, семейное, трудовое, международное частное. В системе органов государства проводится четкое различие на законодательные и правоприменительные органы. Законотворческие функции составляют монополию законодателя. То есть законы принимаются парламентом, а в судах они исполняются.
Англо-американская правовая система оперирует так называемым «Общим правом» и доминирует в США, Великобритании, Канаде, Австралии, Новой Зеландии и некоторых других странах. Прародительницей этой правовой семьи была Англия. В ее основе— принцип, что при выработке решения судом господствующая сила принадлежит прецеденту. Основным источником права в Англо-американской правовой системе является обычай, подтверждённый судебным прецедентом. Таким образом, в отличие от романо-германской системы, судебные решения играют большую роль в собственно формировании права, тогда как романо-германская система оставляет за судами функцию толкования и применения права.
Итак, упомянув отличия между двумя основными правовыми системами и опустив подробности о других системах, необходимо отметить, что эта книга о правосудии ведёт речь об общих проблемах, связанных с универсальными принципами, разочарование в которых мы упомянули выше.
То, что у нас нет готового решения проблем, еще не значит, что проблемы можно безнаказанно игнорировать.
Необходимо заново пересмотреть в свете современности основные понятия, издревле лежащие в основах того, что мы именуем «правосудием», и попытаться понять, почему они вызывают во многих из нас горькое разочарование как на сознательном, так и подсознательном уровне.
Пусть у нас нет лекарства от этих недугов, которыми страдает современное правосудие, но первым шагом к выздоровлению должна стать верная диагностика. Именно этим автор и предлагает заняться совместно с достопочтенным читателем, ибо трудно прожить жизнь, ни разу не соприкоснувшись с правосудием, ведь недаром в народе говорят «от сумы и от тюрьмы не зарекайся».
ГЛАВА 1. ПОПЫТКА ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЯ ПРАВОСУДИЯ
Во все времена люди пытались каким-то образом регулировать поведение друг друга. Так зарождалось то, что в последствии получило название «правосудие», попытка установления порядка, то есть: «ты должен поступать так или иначе не потому, что я так хочу, а потому, что так положено.»
Среди человекообразных обезьян путем определенных экспериментов установлено, что приматы готовы нападать и наказывать одного из своих собратьев за нарушение определенного запрета, даже если его смысл никому из них не ведом. В одной из версий эксперимента банан подвешивают на верхней перекладине лестницы и тех, кто пытается взобраться и его достать, поливают из шланга холодной водой под напором. Причем достается не только смельчаку, но и всем, кто находится в клетке. Холодный душ злит обезьян. Со временем они начинают мешать новичку, подсаженному в клетку, лезть за бананом. При постепенной полной смене состава обитателей клетки, обезьяны, которых никогда не поливали, и которые очевидно не имеют понятия, почему нельзя лезть по лестнице за бананом, перенимают этот запрет от удаленных к тому времени из клетки собратьев, сами не лезут и другим не дают.
То есть даже высшие приматы демонстрируют способность регулировать поведение друг друга, апеллируя к определенному правилу, значение и смысл которого не очевиден. А ведь в этом примере можно усмотреть зачатки возникновения законов и их исполнения при том, что ни одному из членов сообщества не приходит в голову задуматься, а почему, собственно, нельзя лезть за бананом, и в крайнем случае убедиться на своем опыте, что скрывается за этим запретом, и, не получив холодной струи, отменить этот ставший бессмысленным запрет.
Понятие «правосудие» эволюционировало в процессе социально-исторического развития. Исследование самой сути этого понятия не часто становится предметом обсуждения, потому что считается, что всё и так само собой разумеется, и обсуждать тут нечего, всё равно что возвращаться к осмыслению простейших аксиом, не требующих доказательства.
Обыденное толкование понятия «правосудие» сводится к отождествлению его со «справедливым», «правдивым», «законным» судом, решения которого выносятся по совести, по правде. С другой стороны, народная мудрость фиксирует несоответствие реальной судебной практики представлениям о правде и справедливости. Это выразилось в пословицах многих народов, которые обличают судей в «неправде», «самоуправстве», «самодурстве», «алчности». Таким образом, уже в древности стала очевидной необходимость соответствия деятельности суда не только правовым, но и моральным нормам («правдоискательство»), при том, что, как это не звучит парадоксально, эти нормы не всегда совпадают.
Основные начала правосудия сложились задолго до возникновения современных судебных систем. Их можно встретить в текстах священных писаний, в работах ораторов и философов Древней Греции и Древнего Рима, в богословских трактатах средних веков. Положительные и отрицательные стороны правосудия упомянуты в легендах, отражены в трудах прошлых времён.
Старейшие из известных текстов цивилизации древней Месопотамии, которым присущ законодательный характер, восходят ещё к раннединастическому периоду, датируемому четырьмя тысячами лет назад. Законы Хаммурапи поражают своей жестокостью, ведь согласно им большинство преступлений должно караться смертью.
Уже с давних времен одни люди не хотели убивать других, не придав этому определенную законность, так, словно бы от этого убийство переставало быть убийством.
То есть за славными мыслями о справедливости скрывается простой и суровый смысл правосудия, а именно: оправдание убийства или, по крайней мере, оправдание причинения вреда как реакция на предположительно принесенный вред.
Одним из первых письменных свидетельств 431 – 310 годов до нашей эры, указывающих на характер отправления правосудия в древнем Китае, является раздел седьмой речи царств (Го юй). И там всё звучит чинно и благоразумно. Но мы прекрасно знакомы с практикой жестоких казней на протяжении всей истории Китая.
В древней Индии правосудие понималось как инструмент достижения правды и охраны существующих государственных законов, но и там лились реки крови на вполне законном основании.
Существенный вклад в развитие представлений о сущности правосудия внесла древнегреческая философия. Платон так говорил о характере современного ему правосудия: «… судясь самому или заступаясь на суде за другого, можно выиграть дело независимо от того, прав человек или нет: если хорошо заплатишь, то и получишь нужный результат». Не зря шутят: «- Почему Фемида с завязанными глазами и в руках весы держит, что это значит? – А это означает ее беспристрастность: ей абсолютно все равно, какая из сторон больше положит денег на весы!» Платону должна была быть хорошо известна цена греческого правосудия, ведь его учителя и героя его диалогов Сократа, по приговору, вынесенному согражданами, принудили выпить смертельный яд цикуту[2], за то, что философ смущал своими речами молодежь.
Аристотель, считал, что вынесение правосудного приговора возможно только в том случае, если судья обладает внутренним, обращённым к самому себе морально-нравственным законом, который помогает ему осуществлять правосудие не только в отношении других, но и в отношении себя. Его знаменитый ученик Александр Македонский явно хромал на этот предмет, чем-чем, а обострённым чувством справедливости он не отличался.
Аналогичного аристотельскому подходу к определению существенных черт правосудия придерживался и Цицерон.
Кодификация римского законодательства, осуществлённая в VI веке нашей эры императором восточной римской империи Юстинианом, внесла значительный вклад в процесс формирования и юридического закрепления определения понятия «правосудие». Так, известный римский юрист Домиций Ульпиан давал следующее определение этому понятию: «правосудие есть неизменная и постоянная воля предоставлять каждому его право». Не очень продвигающее вперед определение, надо сказать, но чем богаты, тем и рады были законолюбивые римляне, хотя их история полнится абсолютным наплевательством на законы.
Распространение христианского учения послужило импульсом к переосмыслению существовавших ранее представлений об окружающей действительности.
Преподобный Исаак Сирин писал: «Милосердие противоположно правосудию, ведь оно есть уравнивание точной меры, потому что каждому даёт, чего он достоин, и при воздаянии не допускает склонения на одну сторону. А милосердие ко всем сострадательно преклоняется: кто достоин зла, тому не воздаст злом, и кто достоин добра, того преисполняет с избытком.»
Тема Божией любви является центральным звеном в богословских трактатах Исаака Сирина. Бог, по его мнению, есть, прежде всего, любовь, вся его воля исполнена любви к своим творениям. Любовь Божья не поддаётся человеческому описанию, в ней нет «больше» или «меньше», нет «раньше» или «позже». В своей любви Бог никого не предпочитает, никого не отвергает.
Автор в другой своей книге «Счастливое одиночество» делает предположение, что любовь, о которой говорит христианство (по-гречески «агапэ») представляет собой скорее жертвенность, и характеризуется самой сутью христианства, утверждающей, что Бог стал человеком и пострадал на кресте, тем самым искупив наши грехи.
То есть Бог, будучи Судьей, вместо того, чтобы наказать нас, понёс наказание сам и тем проявил себя как абсолют жертвенности, которую мы трактуем как «любовь», хотя надо понимать, что на греческом есть разные слова для обозначения различных видов любви.
Христианство утверждает, что милосердие Бога беспредельно, оно превышает всякое человеческое представление о его правосудии и справедливости. Но наш земной опыт поражает нас жестокостью и бессмысленностью нашего мира, которые входят в противоречие с верой в Божественное милосердие.
Люди представляют собой товарищей по несчастью, заброшенных в этот жестокий мир, и единственное, что, казалось бы, в их власти, – это не делать его ещё более жестоким, совершая преступления, и тем более верша отмщение за них, именуемое правосудием. Но увы, и к этому простейшему выводу род человеческий прийти не способен и продолжает множить жестокость и в без того жестоком мире, полном распада и смерти, которые в нём изначально присутствуют и не зависят от человеческой воли. Вместо того, чтобы относиться друг к другу бережно и внимательно, как к товарищам по несчастью, люди упорно и эффективно отравляют жизнь друг другу, причем очевидно, такими их создал милосердный Бог, или, по крайней мере, допустил, что они совершили первородный грех, вкусив запретный плод и тем повредив свою изначально совершенную природу.
Неверующий в осмысленное творение читатель может пропустить эти аргументы, хотя и ему придётся поискать ответ, почему мир самозародился и развился таким образом, что при критическом его рассмотрении никак не может удовлетворить даже самую скромную вероятность самозарождения. Иными словами, такая вероятность случайного возникновения мира практически равна нулю, хотя надо признать, что и у невероятного есть определенная вероятность.
Учение о Божественном милосердии звучит безусловно восхитительно, однако серьезным возражением этим христианским воззрениям может послужить утверждение, что создание мира, допускающего страдание, не является моральным актом и посему возможно вывести высший моральный закон для творцов – не создавать миров, мучительных для их обитателей. Эти идеи автор излагает в своей книге «Руководство по сотворению миров».
Западная религиозно-философская мысль отличалась своим подходом к исследованию сущности и содержания феномена правосудия. По мнению Фомы Аквинского, правосудие представляет собой одну из существующих добродетелей, в связи с этим исполнение правосудия, безусловно, есть оправдание. Старик Сократ легко бы разбил этот довод Фомы, вкрадчиво спросив: «Правосудие наказывает смертью за убийство?». «Очевидно», ответил бы Фома, и почесал за ухом, предчувствуя подвох. «Так значит ты, Фома считаешь убийство добродетелью?» прихлопнул бы Сократ любимым риторическим вопросом, и Фома, подумал бы, что его оппонента древние греки осудили на смерть неслучайно.
Новое время изменило представление общества о характере и сущности правосудия, освободив его от ярко выраженного религиозного влияния. Учение о прощении и неосуждении входило в очевидное противоречие с воздаянием по заслугам за преступления.
Усиление монархической власти побуждало правителей к обоснованию их политических и правовых притязаний, теоретическому доказательству своего доминирующего положения, а ссылки на божественность царской власти вызывали у просвещенных подданных все больше скепсиса и даже негодования.
В первой половине семнадцатого века английским философом Томасом Гоббсом в трактате «Философские основания учения о гражданине» было сформулировано учение о так называемом «мече правосудия» как праве подвергать наказанию.
И действительно, кто дает право одному человеку судить и наказывать другого? Это право совершенно не очевидно и не обоснованно, особенно в свете демократических ценностей, нагрянувшей современности.
Известную демократизацию понятие «правосудие» получило в трудах Иммануила Канта. В своей работе «Метафизика нравов» он формулирует идею опосредованного отправления правосудия народом. Согласно ему, только народ может творить суд над каждым в его составе, хотя и опосредованно, через им самим избранных представителей (суд присяжных). Однако народный суд над Сократом, который мы упоминали выше, не спас его от смерти, хотя его учение, за которое его и принудили распрощаться с жизнью, впоследствии легло в основу всей западноевропейской философии, верным сыном которой являлся Иммануил Кант.
Следующим шагом к определению сущности правосудия стали работы Гегеля, который противопоставлял правосудие архаичному праву на наказание преступника в форме мести, хотя, по сути, очень трудно отличить эти два весьма родственных действия. Ведь месть является возмещением чего-то, а правосудие, всего лишь его легитимизирует.
Прежде чем сформулировать философско-правовое определение понятия «правосудие», необходимо установить наиболее существенные признаки указанного процесса, характерные для всех этапов его развития.
Главной особенностью правосудия является его процессуальная природа, поскольку считается, что последовательное рассмотрение конкретного случая, поэтапное построение умозаключений и рассмотрение доказательств способствуют выработке наиболее объективного и справедливого решения. Следует отметить, что процессуальный порядок отправления правосудия во все времена придавал ему ярко выраженный обрядово-ритуальный характер, что не могло не повлиять на скептическое отношение к нему со стороны мыслящих людей. Ведь обрядом прикрывалась базисная неспособность человека приблизиться к истине, а последовательность размышлений вовсе не предохраняла от ошибочности выводов.
Любой процесс, проистекающий в объективной реальности, характеризуется определённой длительностью и продолжительностью, причём социальным процессам свойственна способность к постепенному и постоянному изменению. Так, на протяжении длительного исторического развития общества не раз изменялись процессы: принятия нормативно-правовых актов (указ монарха, папская булла, закон, принятый представительным органом путём голосования), выбора должностных лиц, осуществляющих непосредственное управление обществом (прямые или опосредованные выборы, путём выкрикивания имени на площади или отметки в соответствующем бланке) и т.д. Правосудие не стало исключением из этого правила, до сих пор оно продолжает развиваться и совершенствоваться соразмерно потребностям современного ему общества. Но увы, эта область человеческой деятельности реформируется медленнее всего.
Исторический характер отправления правосудия позволяет опровергнуть довод о том, что данный процесс на протяжении всего его существования осуществлялся исключительно специально уполномоченными судебными органами. Так, ещё до возникновения первых государств функции по отправлению правосудия могли осуществляться вождём, жрецом, советом старейшин или просто самым старшим представителем того или иного рода. В рамках религиозных правовых систем правосудие могли осуществлять лица, наделённые религиозным авторитетом: брахманы, епископы, муфтии, раввины так далее. В периоды значительных социальных потрясений функции правосудия брали на себя иные государственные институты (например, казнь Карла Первого по решению парламента Англии). Более того, в истории возникали такие ситуации, при которых определённые должностные лица осуществляли рассмотрение не свойственных им судебных дел.
Важными задачами правосудия в любой исторический период являлись установление факта общественно значимого деяния (убийства человека, оскорбления божества, невозврата долга, захвата чужой собственности, приобретение вещи и т.д.) и соответствующая реакция на его совершение (смертная казнь, отсечение руки, отмена незаконного акта, наложение обязанности возвратить имущество законному собственнику, признание права на вещь и т.,д.). Установление такого факта было бы невозможно без наличия используемой социальной нормы (обычая, нормы морали, нормы права, религиозной нормы и т.д.), которая толкуется и применяется субъектом, отправляющим правосудие.
Таким образом, можно предложить следующее философско-правовое определение понятия «правосудие». Правосудие представляет собой общественно-историческое явление, в рамках которого обладающий судебной властью субъект осуществляет установление и санкционирование факта общественно значимого деяния путём толкования и применения конкретной правовой нормы.
Считается, что главная цель правосудия – обеспечение торжества справедливости вообще и в каждом конкретном случае. Справедливость — понятие крайне относительное, о «должном», содержащем в себе требование соответствия деяния и воздаяния. Но чье это понятие? Сколько людей, столько и мнений. Более того, при разных обстоятельствах мнения одного и того же индивида могут быть разными. Очень часто люди понимают справедливость только так, как выгодно им, при этом совершенно искренне полагая, что во всех случаях безусловно правы и объективны. Эдакий перманентный самообман исключительно в собственную пользу, или по крайней мере, то что мы считаем для себя полезным. С таким путем рассуждений каждый из нас не раз встречался среди наших знакомых, и даже, при достаточной степени самокритичности, сможет подметить подобные наклонности и в себе самом. Несмотря на то, что психологии известны случаи болезненного самообличения, гораздо чаще наш изворотливый разум поможет найти оправдание любым нашим действиям. Нередко мы априори исходим из того, что всегда правы, и именно свое изменчивое мнение принимаем за основу истины в каждый отдельный момент времени. Разумеется, признаться себе в этом есть первый шаг к более взвешенному взгляду на мир вокруг нас, но такого признания добиться практически невозможно.
Итак, чье понятие справедливости ложится в основу правосудия? Усредненное, большинства, — ответите вы. Но нам известна несостоятельность мнения большинства в назначении истинных моральных ориентиров. Не раз человеческая история показала, на что способны психопатические массы.
В таком случае признаем, что настоящая и основная задача правосудия скорее в том, чтобы обеспечивать порядок в обществе. Если встает выбор между «справедливостью» и «порядком», общество выбирает «порядок», если, конечно, им не манипулируют в каких-то целях, ибо беспорядок разрушителен для любого общества.
Таким образом, порядок является очевидным общественным благом. Но в то же время гарантом порядка является каждый индивид, а вовсе не правосудие. Судья не прибежит к нам на кухню и не остановит пощечины между супругами. Более того, даже полиция скорее прибудет уже к шапочному разбору. То есть несовершение преступления есть проявление свободной воли индивида, а вовсе не заслуга правоохранения и правосудия.
Представим себе самое страшное преступление. Не просто массовое убийство, а уничтожение всего рода человеческого. Теперь один индивидуум может уничтожить всё человечество, скажем, спровоцировав ядерную войну, добравшись до ядерной кнопки. Пусть чисто теоретически, но до эпохи ядерных чемоданчиков таких возможностей не было даже в теории. Можно представить себе маньяка, который с детства задумает уничтожить человечество и последовательно будет добиваться восхождения на пост президента, и своей политикой и приказами начнёт таки ядерную войну.
Скажете, это невероятно? Ознакомьтесь с недавней историей, и вы убедитесь, что мир уже не раз стоял на пороге ядерной войны.
То есть преступление одного (которое еще может и не трактоваться как преступление, если речь идет о президенте!) может обойтись существованием всего человечества. Что же касается неких террористов, ядерное оружие особо охраняется на этот случай, но в теории такое возможно. Это будет преступление преступлений. И если в теории оно возможно, то наверняка уже замышлялось, замышляется и будет замышляться.
Какой мотив у этого человека или группы заговорщиков? Так ли это важно! Ведь каждый из нас рано или поздно может задаться вопросом, а стоит ли человечество того, чтобы его сохранять?
Какая-нибудь защитница природы решит, что планета устала от человечества и технический прогресс всё равно ведёт его к самоуничтожению. Лет через сто ядерный туман развеется и у планеты появится второй шанс… Так не лучше ли, пока не поздно, освободить планету от людей? Или, как в фильме «Матрица», искусственный интеллект объявит человечество вредным вирусом. Так что мотивы могут быть разными.
То есть даже на предмет ценности существования всего человечества могут быть разные мнения, куда уж там вопросы о ценности отдельной человеческой жизни, хотя считается, что они универсально приняты всеми жителями планеты.
Автор ни в коем случае не считает, что убивать допустимо, просто мало кто знает, что вовсе не известно, каково мнение большинства относительно подобных вопросов, а коль скоро мы полагаемся на принятие решений демократическим путем, то вполне можно ожидать сюрпризов… Победа Гитлера и террористической организации Хамас на выборах вполне может квалифицироваться как примеры того, что общечеловеческие ценности могут быть не так уж универсальны.
Философия правосудия утверждает, что ценность человечества неоспорима. Но не для всех это очевидно. Некоторые поспорили бы насчёт ценности человечества. Люди, возможно, как и динозавры, всего лишь временные жители на планете.
Однако, наряду с подобными ужасами, связанными со злонамеренными или обманутыми людьми, мы можем с уверенностью сказать, что наблюдаем целые сообщества, состоящие из довольно мирных индивидов, которые сами прекрасно регулируют отношения между собой без всякого стороннего вмешательства.
Причем они делают это не под страхом такого вмешательства, а в силу своего воспитания и убеждений. Но эти с виду добропорядочные граждане находятся в системе, регулируемой правосудием. Хотя очевидно, что наряду с высокой состязательностью и агрессивностью в людях присутствует кооперативность и самоорганизованность. Причем если в таком сообществе появляются нарушители спокойствия, оно довольно к ним толерантно, но если уж это становится совершенно неприемлемо, то сообщество предпочитает изгнать такого аутсайдера, чем наказывать его. Мирное сообщество хочет, чтобы никто не мешал его мирному существованию, но при этом избегает насилия.
Можно даже заявить, что глубоко внутри все люди имеют положительные побуждения, направленные на взаимопомощь. Но осознанно или чаще неосознанно участвуют в страшных играх, – политических, экономических, экологических, и в том числе приносят вред самим себе, ведая или не ведая об этом.
Прежде, чем мы обратимся к недостаткам самой системы правосудия, надо критически рассмотреть ее основы. Главный философский постулат правосудия предполагает, что общественное благо выше личного. Но общество состоит из индивидов и нередко «общественное благо» является иллюзией, неудобной для каждого индивида в отдельности, но якобы необходимой для общества в целом. Именно это противоречие возникает, когда собирается налог, а потом деньги разбазариваются на идиотские цели, крадутся или пропадают любым другим образом. Примеров тому масса.
Руссо в своей работе “Общественный договор” постулирует, что справедливое устройство общества основывается на том, что индивид добровольно уступает часть своих свобод (а именно право поступать по своему усмотрению) взамен того, что общество обеспечивает его различными благами, в том числе безопасностью. То есть индивидууму больше не надо иметь собственную небольшую армию для охраны своей собственности, себя и семьи.
По идее, индивидуум добровольно соглашается подчиняться законам, принятым избранными им представителями, платить часть своего достатка в виде налога и за это получать все блага цивилизации.
Главная проблема здесь в недобровольности. Мы не даём согласия быть рождёнными на свет. Одна из проблем преступности в том, что законы общества не принимаются каждым индивидуумом в отдельности, а следовательно, ему навязываются.
Мы не можем формировать совершенно независимые сообщества. На планете нет мест, пригодных для проживания, на которые не распространялась бы власть того или иного государства. Нам говорят – и слава богу, – если бы такое место было, то там был бы хаос, пока не образовалось бы свое государство, или соседнее не принялось бы контролировать эту территорию. И вообщем так оно и есть, как только сила государства ослабевает, на затронутой территории начинается беспредел и хаос.
Даже если все члены сообщества мирные люди, достаточно первого недопонимания, напрасного подозрения – и вот уже начинается цепная реакция агрессии. Суды и полиция её бы погасили, запретив самосуд, а без этих систем неизбежен хаос, война всех против всех. Возможно, это так, и даже без стороннего вмешательства внутри нерегулируемого сообщества начинаются разрушительные процессы, но это не оправдание для навязывания нам бесчисленного множества правил и ограничений. Ведь если основные законы (на основе 6 последних из 10 заповедей) действительно довольно значительны – не убий, не укради… То фактически индивиду в любой стране навязывается огромное число законов не столь очевидных. В современном мире, как и во все века, законы пишутся под нынешнюю власть. Но даже в такой системе предполагается, что потенциально при определенных условиях индивид может вполне законно обмануть, украсть и убить, если это делается в интересах государства. И при этом такой человек будет считаться героем. (Разведчик, полицейский, воин).
Итак, начиная отбирать у индивида свободы, современное общество иной раз порабощает его еще больше, чем рабовладельческое или феодальное. Сразу приходит на ум экономическое рабство современного человека, а также незначительность индивида в принятии решений общества.
Скажем, в древних демократиях слово одного человека могло решать многое, в силу того, что сообщества были весьма малочисленными. Сейчас же политика и капитал становятся законодателем, низводя индивида до уровня полного ничтожества.
Значимость вооруженного индивида в прошлом была больше, а его полномочия шире. Его уважали и знали, что у слова есть вес, а честь – не пустой звук. Запрет на пользование оружием в решении споров с обидчиком оставляет безнаказанными многие случаи издевательства над личностью, более того, не подпадающие под законы об оскорблении личности. Разумеется, автор не ратует за возвращение дуэлей, а просто констатирует, что достоинство современного человека нередко лишено эффективной защиты, а обидчики, зная это, совершенно спокойно позволяют себе то, за что в прошлом получили бы вызов.
Согласно психологической теории, право определяется как совокупность психических элементов, целиком обусловлено психикой индивида и является разновидностью этических эмоций, которые придают поведению характер обязанности. Именно эмоциональная сфера человека выступает главным источником права. Эмоции делятся на моральные и правовые. Моральные эмоции выступают в качестве внутренних детерминант поведения человека, а правовые эмоции носят атрибутивно-императивный характер, то есть отображают потребности индивида в чувственном переживании долга осуществлять определённые действия.
Л. И. Петражицкий выделяет следующие социальные сферы, отражая которые правовая психология обретает своё содержание:
-
межличностные отношения: официальные отношения людей, ограниченные заданными формальными правилами, а также между близкими людьми, несвязанные с соблюдением формальностей.
-
преступная правовая психика, племенное, религиозное, этническое представление о праве;
-
императивно-атрибутивные переживания и проекции, в частности в детском возрасте.
-
правовые переживания, основанием которых являются племенное, религиозное, этническое представление о праве, как субъектов правовых обязанностей и прав.
Среди многих проблем, занимающих внимание современных философов правосудия, наиболее значительной является совместимость индивидуальной и групповой ответственности в рамках единой концепции права. Дело в том, что в течение последних нескольких веков, а в особенности в двадцатом веке, доминирующей парадигмой права, всё более и более распространяющейся во всех современных обществах, равно как и в международном праве, является либеральная, согласно которой именно индивидуальная (личная) ответственность выступает отправной точкой для любого правового процесса. С таким постулатом связывается представление о свободном морально обусловленном выборе, принимаемом личностью автономно на основании ситуации. Соответственно, в области криминального права основная проблема всегда заключается в доказательстве вины или невиновности индивида,. Однако вместе с тем, чем более усложняются общественные отношения по самым разным поводам, тем запутаннее становится обоснование и мотивация, отражаемые в законодательном процессе с одной стороны и правоприменительной (в том числе пенитенциарной) практике с другой. Сведение правонарушений только к личной ответственности также претерпевает многообразные изменения просто потому, что юриспруденция с трудом поспевает за развитием человеческих представлений о собственной природе. За многое, что когда-то трактовалось однозначно как преступления, теперь невозможно судить с бывших незыблемых позиций. Психология, физиология, социология, политология, экономика накладывают отпечаток на системные сомнения в правильности (в данном случае – справедливости) как утверждений вины так и назначении наказаний. Новые виды потенциальных преступлений с традиционных позиций не могут быть обоснованы и объяснены. Требуются новые подходы, и они должны быть не менее комплексными, чем сами случаи, их вызывающие, и всё больше и больше нюансов, на которые ранее не обращали внимания, просто потому что либо не знали о них вовсе, либо не подозревали о их ключевой роли. Кроме того, особой сферой, почти совершенно неразработанной в праве, остаётся коллективная ответственность. Двадцатый век породил многообразие такой ответственности, однако правовая база не учитывает самого масштаба, равно как и статусно-ролевой специфики правонарушителей. Если осуждению можно подвергнуть индивидов, то как этого добиться для корпораций, партий, государственных органов, сект и так далее? Ведь не быть преступником в преступном обществе преступно по стандартам этого общества. А кто решает какое общество преступно, а какое нет? Этот вопрос повисает без ответа, а между тем определение уровней общественной вины, а не только состава преступлений, могло бы стать революцией в праве и решить многие проблемы (при соблюдении, разумеется, ещё одного важного условия – действительного обеспечения равноправия и контроля при судопроизводстве). Вместе с тем, это последнее требует таких усилий, которые современный уровень морали в обществе и государстве практически не допускает.
ГЛАВА 2. ПРАВОСОЗНАНИЕ И ПСИХОЛОГИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ
То, как человек и общество в целом относится к правосудию, можно назвать «правосознанием», которое является одной из сфер сознания, включающую прежде всего отношение к судебной системе, органам правопорядка, законотворчеству и существующим законам. На общественном уровне оно не может быть однородным и характеризуется достаточной степенью зависимости от принадлежности к тем или иным социальным группам. Кроме того, оно беспрестанно эволюционирует, хотя все-таки сохраняет общие свойства, характерные для той или иной общины.
В психологии и педагогике под правосознанием понимается система психических свойств, реализующихся в когнитивной и чувственно-эмоциональной сфере и определяющих субъективное отражение правовой действительности, а также социально-правовое поведение человека[3].
Определяясь уровнем развития общества, и в первую очередь экономических отношений, правосознание носит исторический характер. Каждая эпоха развития человечества характеризуется различными, порой противоречивыми, правовыми взглядами (оправдание рабовладения, сословного деления населения, идеи народовластия и свободы личности и т.д.).
Правосознание тесно связано с другими формами общественного сознания – с моральными воззрениями, политическими взглядами, философскими концепциями, идеологическими теориями, отражает национальные, религиозные, бытовые и иные особенности.
Правосудие оказывает влияние на формирование правосознания и в процессе его реализации, особенно в форме применения. Деятельность по применению права судов, органов внутренних дел, прокурорских и других органов, основанная на законности, справедливости и гуманности, способствует становлению и развитию у людей положительных правовых чувств, утверждению высокого уровня правосознания. Если же в процессе этой работы допускаются грубые ошибки, произвол, беззаконие, то это вызывает возмущение, подрывает силу права, веру в саму идею справедливости. Таким образом, правосознание играет важную роль в правотворчестве, совершенствовании и реализации норм права.
Почему человек совершает преступления? А может быть он просто живет, и какие-то аспекты его жизни, поступки, или бездействие квалифицируются как нарушение закона или даже преступление? То есть, преступная деятельность человека – это прежде всего проблема тех, кто устанавливает законы. Например, если завтра по новому закону нам запретят дышать, то преступниками станут все жители земли. Звучит как антиутопия? Отчего же! Пандемия коронавируса показала, что нам могут запретить выходить на улицу и даже свободно дышать, ибо в маске довольно душно.
Вот это понимание очень важно, и с ним мало кто согласится, что преступление – это не проблема преступника, а проблема тех, кто его таковым считает. Как говорится: «В том, что виновный виновен, виноват закон».
Конечно, бывают преступления, так сказать, вопиющие к небесам. Убийства, изнасилования и прочая мерзость. Но у каждого преступления есть своя история, свой контекст, своя философия, свои оправдания, и поэтому о них нельзя говорить в общем, теоретически.
Почему считается, что мораль общества всегда выше морали и чувства справедливости отдельного индивида? Почему общество взяло на себя право решать кто хороший, а кто плохой, и более того, заклеймив плохого, назначать ему наказание? Разве хоть один из нас давал на это согласие?
А как же иначе? Как защититься от плохих людей? Воров, мошенников, убийц, насильников и прочих ублюдков. Но в том то и дело, что мы абсолютно от них не защищены. Каждый человек в любой момент по тем или иным причинам может превратиться в агрессора. Более того, мы сами можем его спровоцировать. Очень мало людей, которых невозможно вывести из себя.
То есть каждый из нас – потенциальный убийца, насильник и так далее по списку. При определенных условиях или стечении обстоятельств каждый человек может показать свою страшную сторону, иногда вольно, а иногда и невольно, в состоянии аффекта.
Посмотрите на человека рядом с вами. Ведь ничто не препятствует ему убить вас прямо сейчас. Никакая полиция, суды, законы, и прочие атрибуты правосудия не могут защитить вас от того, чтобы вас не огрели по затылку, пока вы смотрите в другую сторону.
Если вы вдумаетесь как много пропавших людей, то придете к выводу, что, возможно, статистика убийств не отражает истинное положению дел.
Многие люди в нашем обществе никому не нужны и их не спохватятся. А тело спрятать не такая уж проблема, или разыграть ситуацию, в которой смерть будет считаться естественной.
Можно вообще не пытаться ничего скрывать, и при этом все же не попасться.
А что, если человек, совершающий преступление, сам настроен на саморазрушение? Он хочет, чтобы его убили или чтобы его посадили? Такое бывает и, кстати, нередко. Подробнее об этом в книге автора «Философия саморазрушения».
Таким образом, мы обсудили только самое страшное преступление – убийство. О других не о чем и говорить. Они совершаются с легкостью и непринужденностью, оставаясь в своем подавляющем большинстве незамеченными, не попадая в статистику. О них никто не знает. Очень многие жертвы по разным причинам не подают жалоб. Итак, преступные действия — это часть обычной жизни человека, и большинство из нас не мыслит о своих поступках в юридических рамках.
В одних сообществах преступлений меньше, в других больше. Это зависит от того, как их учитывать. По настоящему же совершение преступления одним человеком против другого зависит исключительно от доброй воли и отношений между этими людьми, к которым закон и тем более система правосудия практически не имеет отношения. «Мучительный секрет богов и царей: они знают, что люди свободны», – любил повторять Сартр. Люди свободны и никто эффективно в массе не может ограничить их свободу, а следовательно защитить друг от друга.
Неизбежный вывод заключается в том, что для снижения количества преступлений нужно значительно сократить то, что считается преступлением, при том, что наше общество развивается в обратном направлении, всё более превращая нас в преступников. В качестве развлечения можно взять любого знакомого и перечислить целый ряд законов, которые он нарушает, не особо скрываясь, а чаще и не осознавая степень своей преступности.
Общество не способно оградить нас от преступлений. Только сами люди могут оградить себя от неудобства испытывать на себе последствия их преступлений. Но в том то и дело, что иногда совершаются преступления, от которых никому ни холодно не жарко. В то время как люди часто достают друг друга действиями, которые не квалифицируются как преступные.
Психологические причины совершения преступлений настолько разные, что вообще невозможно подвести единую базу под этот вопрос. Опять же, люди движимы своими мотивами, которые чаще всего, не сопоставляются с правовыми нормами. Поэтому Ришелье говорил, что может найти, за что приговорить любого француза к виселице. Конечно, он имел в виду не только то, что уже тогда законов было так много и они настолько не соответствовали обыденной жизни людей, что любой человек мог бы быть обличен как преступник, но и то, что законами можно крутить так, что любое невинное действие легко квалифицировать как серьезное преступление. С другой стороны, любое страшное действие, по тем же законам, можно при желании оправдать.
Причины совершения преступлений включают в себя, прежде всего, неосознанность действий человека, неудовлетворённые потребности, незнание закона, протест, стремление к «драйву», адреналину, психические отклонения (а кто ж нормален?), влияние окружающих, желание принадлежать к определенной группе, месть, желание наказать кого-то (или даже наказать самого себя – саморазрушение), зависть, алчность, азарт, убежденность, что всё дозволено, чувство, что ты бог, желание доминировать, стремление к запретному плоду (запретный плод сладок), любопытство ( всё, что запрещено, интересно), стремление к свободе и попытка сломать установленные границы, самовыражение: преступление как творчество, желание прославиться, обратить на себя внимание (Герострат сжёг храм и тем прославился в веках), детские травмы и желание доказать что-то своим родителям (да и кому угодно), выход агрессии и сублимация нерастраченной сексуальной энергии, а также реакция на разочарование от неоправданных и особенно затянувшихся ожиданий (например, ждал выигрыш в лотерею и не получил).
Кроме того, множество преступлений совершается просто от скуки или вообще без каких-либо причин.
А теперь ответим на вопрос: почему человек НЕ совершает преступлений. На первом месте, все таки надо признать, страх наказания (с чем однако спорят различные исследования), далее, моральные принципы самого человека, боязнь осуждения окружающими.
И главное – лень! Ведь совершать преступление хлопотно, если конечно оно связано с действием, а не преступным бездействием.
Кроме того, та же разновидность причин, что толкают одного на преступления, другого могут сдерживать.
Например, неосознанность действий человека ведёт к тому, что часто он не видит открывающихся возможностей для безнаказанного совершения того или иного преступления. Незнание закона нередко ограничивает воображение, ибо почитав уголовный кодекс можно набраться всевозможных преступных идей, которые нормальному законопослушному индивиду и в голову-то не придут. Стремление к протесту в некоторых странах выражается и в отказе совершать преступление (например не дать взятку гаишнику, как протест против коррупции). Это вызовет прилив адреналина, потому что может привести к большим приключениям (полицейский рассердится и серьезно накажет.) Психические отклонения могут вызывать болезненную законопослушность и страх быть обвиненным. Нежелание прославиться как преступник может препятствовать совершению преступления, как и стремление к свободе ведёт к страху тюремного заключения. И так далее и тому подобное.
Из вышесказанного следует, что преступления могут совершаться или не совершаться по одним и тем же причинам, разница лишь в том, как индивид на них реагирует. А следовательно, изучение причин мало помогает провести психологический анализ мотивации преступников и не дает желаемого результата понимания природы преступных действий.
Мы опять возвращаемся к выводу, что закон сам по себе, а жизнь человека сама по себе, и они далеко не всегда пересекаются, вне зависимости от того, совершает человек противоправные действия или нет.
Нарисуем портрет неисправимого преступника, в то же время являющегося вполне нормальным и приятным человеком, со своей философией, которую чрезвычайно трудно, практически невозможно опровергнуть. Представьте, что вы психолог, работающий с преступником, каким образом вам удастся выяснить причины преступного поведения данного индивида? Ведь он сам чаще всего их не знает и будет выставлять в свое оправдание ложные причины. Вы начинаете беседовать с ним, наблюдая за его эмоциями. Таким образом можно увидеть, что для него представляет ценность, какая потребность или другая психологическая причина скрывалась за преступлением.
Перед вами молодой человек приятной наружности, улыбчивый, обаятельный, рецидивист, не первый раз совершивший преступление. Какое? Он член банды, которая устанавливала специальное оборудование на бензозаправках и банкоматах, считывали данные кредитных карточек. Таким образом им удалось украсть за пару лет семь миллионов долларов, которые они не преминули спустить на веселую жизнь. Интересная личность. Такой индивид жил у автора в приюте. Героиновый наркоман. Имеет одну прекрасную пару ботинок. Любит одеваться красиво. Хвастлив, но не креативен. Без мозга группы он ничего не может. Но чем-то им он был ценен? В общем ничем. Они все из одной секции бокса. Друзья. Что их объединяет? Любят красивую жизнь, рестораны, девочек. Что про семью? Отец развелся с матерью, по полгода живет на Карибах, сына знать не хочет. Мать его чрезмерно опекала, заботливая, у сына явный эдипов комплекс. Он пытается маме заменять мужа, глядя на них кажется, что они влюбленная пара, а не мать с сыном. И, как водится у пар, периодически ссорятся. Теперь мать снова замужем, у нее ребенок в новом браке. Отчим не пускает нашего героя на порог, боится дурного влияния на своего ребенка. Поэтому наш герой и оказался временно бездомным.
Так он пытается привлечь внимание мамы: смотри, я бездомный из-за того, что ты выбрала отчима, променяла меня на него. А героин заменяет тёплые объятия мамы и ее любовь. Мама – предательница, она имела от него много благ, когда он был на коне. Он подарил ей новую машину — желтый кабриолет, на которой она до сих пор разъезжает даже после второго замужества. Помогать сыну материально не желает, мотивируя тем, что не даёт ему денег на наркотики.
Он потерял связь с мозгом шайки, потому что всех посадили, нашему герою с трудом удалось отвертеться. Полгода предварительного заключения, но все обвинения сняты в виду неполноты и отсутствия доказательств. Парень активно ищет новые авантюры. Работать не желает.
Ему уже 30 лет. Совершал преступления, чтобы были деньги и чтобы переплюнуть отчима по уровню подарков или хотя бы дотянуться до его уровня. Хочет быстрые деньги.
Делать-то нам что с ним? Меняться он не желает. На вопрос, почему грабит людей, говорит, что не грабит, на все кредитные карточки есть страховки и люди ничего не теряют, а банки и страховые фирмы сами страшные воры и от них не убудет. Тюремного заключения не боится. Парень сам хочет решать, что делать со своей жизнью. Если бы он сказал: «помогите, хочу выйти из этого», ему можно было бы помочь.
Что обществу с ним делать? Оно не хочет чтобы он воровал деньги. Закрыть его в тюрьме? Известно, что тюрьмы портят людей. Значит, ничего не делать? У автора нет ответа. Он принимается писать книги не от того, что у него есть ответы, а потому, что возникают вопросы, которые необходимо решать.
Общество – это организм, существующий вместе со всеми его членами и составляющими частями, в том числе тюрьмами и ворами и всеми остальными. Кто-то же должен быть вором!
Давиду Бен-Гуриону, первому израильскому премьер-министру, молва приписывает следующую фразу: “Когда у нас появятся собственные воры и проститутки, тогда можно будет считать Израиль нормальным государством”…
Психолог посоветовал бы посмотреть на изложенную ситуацию со стороны, что «я – ок, ты – ок», без осуждения. «Я – психолог, ты – вор. Каждый на своем месте.» Но наша книга не о психологии, а о правосудии, и поэтому такое решение нам не подходит.
Можно предположить, что у каждого преступника есть позитивное побуждение, и следует попытаться перевести его позитивное побуждение в хорошее русло.
Как проводить профилактику повторения преступлений, какова наша тактика с этим молодым человеком? Узнаем его ценности. Здесь делать нечего. Хорошая жизнь, девочки, воровская слава, жить, по его понятиям, счастливо, одним днем, весело, с огоньком, получая удовольствие.
Проработаем обиды на отца и мать. Здесь тоже особо искать нечего. Если вы женщина-психолог, он с вами флиртует и обаятельно улыбается, если мужчина – ведёт себя доверительно, по дружески. Спросим, как он видит себя через 10 лет. Отвечает, смеясь, что столько не проживет.
Что бы ты хотел, чтоб сказали на твоих похоронах? Отвечает, что ему пофиг, мол не услышит, материалист, в загробную жизнь не верит. Продолжает флиртовать. На просьбу прекратить отвечает, что перестанет флиртовать только после своих похорон.
Он настолько обворожительный, что начинаешь верить его философии. Смерти не боится совсем. Его не волнует, что останется после него. Говорит, что если Бог есть – то Он очень злой. Приводит в пример огни концлагерей и приходится с ним соглашаться. Депрессиям не подвержен.
С гордостью демонстрирует статьи в Гугл о том как он во всем обвинялся, но ему удалось уйти от ответственности.
Он даже использовал это при устройстве на работу водителем к одному начинающему теневому бизнесмену, показав в Гугл, какой он крутой преступник. Любимой девушки не было и нет. Как ни странно, очень разборчив, не торопится переспать с каждой. Но в конце концов принимается спать с конченной алкоголичкой в приюте и они устраивают оргии и чуть ли не поножовщины, хоть и весело и почти без злобы, пока обоих не выгоняют куда подальше.
Кстати он не агрессивен и очень подчеркнуто обходителен, говорит правильным языком и со всеми на «вы» и по имени-отчеству. Совершенно не сквернословит. Сам любит, когда с ним обращаются так же. При этом смешлив и тем выводит одну старушку, жительницу приюта, из себя. Ему не хватает любви и внимания. Он переносит на старуху отношения с мамой, а старуха переносит на него отношения с ее дочерью. Они словно ругаются не друг с другом, а каждый со своими.
Однажды пуляет из детского ружья злой старушке в лоб. Завязывается потасовка. Выгоняют из приюта, потому что больше невозможно. Все это как будто эпатаж. С небольшими вариациями это портрет типичного неисправимого преступника. Нельзя сказать, что они плохие люди. У автора в приюте жили очень сердечные воры, которым он безусловно доверил бы свой кошелек (вор у своего не ворует), трогательные бывшие проститутки со старомодными взглядами на отношения, всё еще ждущие своего принца. Во многом эти люди были скромнее, приятнее и надёжнее, чем те, кто не замечен в противоправных действиях. Парадокс. Преступники более искренние и приятные люди, чем добропорядочные граждане. Выдержит ли читатель такую ересь?
Мы подходим к выводу, что психология не в состоянии решить эти вопросы, и с этими людьми, по их мнению, всё в порядке, а не в порядке как раз с обществом и системой правосудия, а это очень смелое заявление, которое необходимо подробно рассмотреть.
ГЛАВА 3. РАЗОЧАРОВАНИЕ В ПРИНЦИПЕ «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ» В ГУМАННОМ ОБЩЕСТВЕ
В условиях гуманизма и соответствующего уровня притязаний на толерантность сдвигаются пороги моральной терпимости по отношению к тому, что можно квалифицировать как «преступление». Одновременно и понимание сущности «наказания» также подвергается ревизии в сторону, соответствующую приемлемым критериям человеческого достоинства и жизни.
Если в прежние века многие наказания были наглядными и чрезвычайно жестокими (распять на кресте, посадить на кол, отрубить голову, расстрелять или повесить при всем честном народе), они были сдерживающим фактором для совершения преступлений, и если таковые и совершались, то исключительно в надежде не попасться и тем избежать наказания. Действительно, в прежние времена было проще уйти от ответственности вне рамок общества тотального контроля и развитой криминалистики. Не было камер с автоматическим распознанием лиц, от которых в современных городах никуда не скрыться. Не было и электронных средств связи и платежей, без которых практически невозможно существовать в современном мире, но которые позволяют легко отслеживать любого.
С другой стороны, в старину суды были менее разборчивы при рассмотрении свидетельских показаний и допуске доказательств при отсутствии развитой системы процессуального права. Однако нельзя было сказать, что преступники не боялись наказания. Телесные пытки и жестокие виды казни имели мощный устрашающий эффект. Тюремное заключение также порой проходило в нечеловеческих условиях.
Отсутствие страха перед наказанием прозвучало бы в те времена как нонсенс. В наше время в гуманных обществах практически не встречается смертная казнь, пытки и телесные наказания повсеместно запрещены (по крайней мере на бумаге). В таких условиях, при определенном складе характера, преступник может совершенно не бояться наказания. Мягкие условия содержания и гуманное обхождение может сделать заключение даже желанным в некоторых случаях, особенно в странах известных своим повышенным гуманизмом.
С другой стороны, угроза насилия от других заключенных (разумеется не прописанная в уголовных кодексах) становится новым фактором устрашения, а поскольку эта угроза не дозируется и не регулируется законом – такое положение дел становится не столь устрашающим фактором, сколь источником правового нигилизма и разочарования в правосудии.
Кроме того, по всему спектру правонарушений со временем начинают применяться идеологические критерии, поскольку условность самих понятий переходит в разряд относительности, то и грань условного и относительного однажды стирается, что получает отражение на уровне законодательства и начинает касаться правоприменительной ( в том числе и пенитенциарной) практики. В итоге сама реализация права становится некоей условностью. Выхолощенный гуманизм начинает оправдывать всё без разбора, нападая при этом на всё, что его уличает. Гуманное общество не просто не умеет судить. Оно отказывается это делать, боясь прослыть «негуманным». Оно само ограничивает свои возможности для справедливых суждений, отдавая себя на откуп идеологическим клише.
Христианство постулирует принципы неосуждения и прощения. Уже две тысячи лет они хорошо известны, однако, практически не применяются в системах правосудия, несмотря на то, что атрибуты принадлежности к христианству широко используются в судах. (присяга на библии, или «раскаяние смягчает наказание»)
Требование прощать, не противиться злу, и не судить
лежат в основах христианской морали, но практически не используются на общественном уровне, при том что другие принципы, например, милосердия и миротворчества, участвовали в трансформации взглядов на социальные и другие проблемы современных обществ.
Даже церковные суды в течении веков были известны отнюдь нехристианскими приговорами вне зависимости от разновидности христианства.
Однако в идее неосуждения и непротивления злу насилием есть глубинная логика и рациональное зерно, ибо противление злу злом умножает зло, а осуждение всегда ведет к ложным выводам, в виду абсолютной невозможности для человеческого разума приблизиться к истине, а понятие справедливости всегда будет оставаться субъективным.
Наказание как устрашение, возможно, имеет смысл, но по мере гуманизации общества, устрашающая составляющая неизбежно перестает играть ощутимую роль.
Вместо того, чтобы направлять усилия на доказательство вины, наказание и устрашение, не лучше ли видоизменять системы, в рамках которых совершаются преступления, таким образом, чтобы их совершение становилось либо невозможным, либо маловероятным.
Например, сокращение личного общения индивидов снижает вероятность насилия и убийств, потому что через компьютер избить или убить практически невозможно. Если до всемирных карантинов, связанных с пандемией, на автора набросились бы как на идиота, то теперь польза от отсутствия прямого общения и физического взаимодействия между людьми стала очевидна и законодательно подтверждалась во многих юрисдикциях. Сведение до минимума физического взаимодействия может в значительной мере решить определенные проблемы. Полный отказ от летального оружия также может стать хорошим подспорьем в сокращении числа убийств.
В своей книге «Невообразимое будущее» автор предлагает разукрупнение городов (основных рассадников преступности), расселение людей по большим территориям таким образом, чтобы их дома представляли собой автономные юниты, производящие энергию, питание и все необходимое вне зависимости от линий коммуникации. Такое жилье может быть компактным, с мультифункциональным эффективным использованием пространства, снабжено солнечными батареями, 3-D принтерами для изготовления всех необходимых вещей и одежды, а также снабжаться дронами.
Если такие идеи были слишком фантастичными и революционными, когда они появились, то сейчас, с достижениями во всех областях, они кажутся не столь наивными. Человечество неизбежно погружается в виртуальную вселенную и уже сейчас большую часть времени многие из нас проводят в виртуальном мире, работая с компьютером или пользуясь смартфонами.
То ли еще будет в ближайшем будущем! Наказания в виде домашнего ареста, изоляции, тюремного заключения и прочие популярные меры пресечения постепенно перестают иметь смысл в подавляющем большинстве случаев. Многие из нас и так почти не выходят из дома, а с пандемией это стало повсеместной практикой, при том, что все системы довольно быстро приспосабливаются к этой новой реальности.
Виртуальные миры, создаваемые компьютерами позволяют снизить неравенство, ибо и у миллионера и у бедняка виртуальная реальность может быть одинаковой. Пропадает стимул совершать имущественные преступления. Гарантированный базисный доход, о котором всё чаще заговаривают в развитых странах тоже в связи с пандемией и возможностью ее повторения, описан автором в книге «Свобода от налогов» и автоматический налог на все финансовые операции позволит обеспечить необходимый бюджет для таких реформ.
То есть принцип «преступление и наказания» должен уйти в прошлое, как ветхозаветный принцип «зуб за зуб, глаз за глаз» уже давно был заменен новозаветным «не суди, не судим будешь», и если раньше это звучало только в проповедях, то теперь вполне рационально может быть применено на практике.
ГЛАВА 4. ЗАКОН ЧТО ДЫШЛО, КУДА ПОВЕРНУЛ, ТУДА И ВЫШЛО
Не зря в народе говорят: « Закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло»
Начнём со знаменитого примера: Дело Билла Клинтона об импичменте. Его обвиняли, что он соврал под присягой, а именно, утверждал, что не имел сексуальных отношений с Моникой Левински. Моника предъявила юбку, испачканную семенем президента. Тогда Клинтон заявил, что у него не было сексуальных отношений, потому что минет таковыми не является.
Это все на полном серьезе транслировалось по всему миру. Проблема интерпретации законов позволяет вертеть ими как угодно. И это несмотря на то, что, пожалуй, язык законов призван быть наиболее точным. В начале закона обычно приводятся все основные понятия, используемые в законе с определениями. Но, как говорится, всё находится в руках того, кто принимает окончательное решение. Практически в любом деле, при желании, закон, доказательства или свидетельские показания можно истолковать в ту или иную сторону.
Таким образом, исход судебного процесса полностью зависит от того, кто имеет власть принять окончательное решение, и его можно обосновать как угодно.
В чем же смысл законности, если всё равно в конечном итоге всё зависит от воли принимающего решения (судьи)?
Вы можете возразить, что существует состязательность процесса, и защита может опротестовать решение судьи в более высокой судебной инстанции. Но в таком случае конечное решение всё равно опирается на волю судей высшей судебной инстанции или международного трибунала. Но всё равно в конечном итоге всё сводится к индивидуальной воле отдельных людей.
Насколько отдельному человеку свойственно ошибаться, настолько и нескольким людям это свойственно. Только в первом случае ошибка основывается на субъективном мнении, а во втором на якобы объективном, но от этого она не перестаёт быть ошибкой
Например, возьмите с сотни свидетелей показания под присягой, что они видели, как солнце погрузилось на закате в море. Но это же не значит, что светило действительно утонуло в море!
Понятие beyond reasonable doubt «вне резонных сомнений» тоже чрезвычайно размытое.
Мы уже не говорим о том, что в самих законах попытка дать определение тому или иному понятию терпит фиаско, ибо ещё Сократ довольно эффектно показывал, что ни одно определение не может быть исчерпывающим и непротиворечивым. За что его, кстати, в конечном итоге и приговорили к смертной казни за развращение молодых умов. И это очевидно было судебной ошибкой, если вы, конечно, не считаете, что основоположника современной западноевропейской философии надо было казнить.
Обвинение во лжи под присягой является для президента основанием для импичмента и тогда линия защиты Клинтона (по образованию юриста) была в том, чтобы дать своё определение половых отношений, в которые оральный секс он предложил не включать.
Палата представителей проголосовала за импичмент, а сенат против. А если бы палата представителей проголосовала против импичмента, на этом основании можно было бы внести таким или иным образом поправку в юридическое определение полового акта.
Конечно, есть определение сексуальных домогательств, но они разнятся с изнасилованием. Итак, определение что является sexual relationship (половые отношения) может быть разным. Например рот не является половым органом и можно утверждать, что Клинтон не имел контакта с половыми органами Левински и таким образом не находился с ней в половых отношениях.
Автор просит прощения, что затронул такую тему, Но это ярчайший пример полного отсутствия основания того, чтобы полагаться на соответствие с законами, ибо определение любого понятия невозможно с достаточной степенью точности.
Как раз основная причина отмены законов о смертной казни или мораториев на смертную казнь основывается в первую очередь на опасении совершения судебной ошибки, которая в случае смертной казни будет непоправимой, а не только из соображений гуманизма.
Как можно предотвратить использование закона по усмотрению того, кто выносит решение? И если это невозможно, то какова может быть альтернатива законам? Ведь принцип законности, в данном случае это буква закона, то что сказано в правовом документе не подлежит изменению или трактованию в любую из сторон. По сути закон мы должны принимать буквально, ничего не додумывать и перекручивать. Но человеческий язык не может передавать образы и понятия в точной форме. Не суди и не судим будешь — христианский принцип, возможно, основывается именно на неспособности человека судить.
Но как тогда обосновать право человека судить другого человека? Или группы людей судить одного, или группы судить группу, или одного – судить группу людей. Ведь и законы и судебные решения принимают люди. А человеческий язык не позволяет дать исчерпывающее определение ни одному понятию.
Людям всегда хочется наказать кого-то , кто по их мнению поступил не так. Но как оправдать право человека судить другого человека? Значит любой суд есть необъективное неабсолютное и по сути преступное действие. Значит преступник не тот, кто предстает перед судом, а тот, кто этот суд совершает.
Любой суд есть навязывание воли одного другому. А если эта воля судьи против воли подсудимого, почему у судьи должно быть право навязывать свою волю. Разве они оба не являются равными людьми? Вы скажете, что это софистика. Ничуть. Побывайте на судебных заседаниях. Вы очень часто встретите момент, когда дискуссия сторон прекращается по воле судьи, и он принимает то или иное авторитарное решение. И вот в этот момент его личная воля навязывается сторонам процесса.
По сути право судить предоставляется человеку или группе людей обществом и эти люди имеют исключительные права совершать так называемое правосудие, по сути даже не понимая, что они совершают преступное насилие, как бы узаконенным оно не казалось.
В случае нескольких судьей или наличия присяжных – это сумма “воль” нескольких индивидов, которая навязывается другим индивидам в качестве вердикта или приговора.
Общество дает на это санкцию. Но разве общество не состоит из людей?
Как запретили патентовать вечный двигатель, еще две тысячи лет назад Христос настоятельно провозгласил принцип «не суди, не судим будешь». Принцип уравнивающий судью и подсудимого и исключающий саму возможность осуществления справедливого человеческого суда.
Физик Роберт Вуд очень любил шутку и розыгрыш. С его именем связано много легенд. Согласно одной из них Вуд однажды, управляя автомобилем, проехал на красный свет. Остановившему его полицейскому Вуд объяснил свой проступок тем, что вследствие эффекта Доплера красный свет ему показался зеленым. Полицейский тоже любил шутку. Поэтому он согласился принять версию Вуда, однако оштрафовал его за превышение скорости.
Скорость, с которой нужно двигаться, чтобы проявился эффект Доплера и красный свет превратился в зеленый, равняется десяткам тысячам километров в секунду.
На этом примере мы видим, что полицейский, хоть и не знавший, с какой скоростью нужно двигаться, чтобы произошло укорочение длины волны настолько, чтобы свет воспринимался зеленым, предположил, что если все остальные водители видели красный свет и остановились, то Вуд явно двигался с превышением скорости, хотя по сути развитие такой скорости на автомобиле, разумеется, невозможно. То есть полицейский все равно наказал Вуда, хоть и на другом основании.
Как говорил Высоцкий в роли Глеба Жеглова: «Вор должен сидеть в тюрьме… И людей не беспокоит, каким образом я его туда упрячу!». И этот принцип – прекрасная иллюстрация того, что «закон – что дышло, когда повернул – туда и вышло».
ГЛАВА 5. НАСИЛИЕ НАД СВОБОДОЙ ЛИЧНОСТИ ПОД ПРЕДЛОГОМ СОБЛЮДЕНИЯ ПРИНЦИПА ЗАКОННОСТИ
Если общество налагает те или иные ограничения на поведение людей, то оно, как минимум, должно четко и недвусмысленно очертить границы этих требований. В частности, правовые нормы не должны зависеть от усмотрения и решения конкретных лиц. Принцип законности — принцип чёткой определенности норм права. Но как мы установили в прежних главах, определенность – это слабое звено в человеческом мышлении и природе вообще. Ведь даже в физике всё относительно и неопределенно. Более того, вот уже сотню лет ученые не могут совместить теорию относительности с квантовой физикой, в основе которой лежит принцип неопределенности. Чего же ожидать от человеческих законов?
Более того, на чём основывается право одних устанавливать законы для других? Или это не право, а возможность, ставшая правом? Можно возразить, что в демократическом обществе мы выбираем представителей, которые принимают и отменяют законы, как бы выражая нашу волю. Но фактически индивидуум появляется на свет в обществе, которое навязывает ему массу законов без его согласия. Возможно, это не право, а волеизъявление сильных. То есть, кто может устанавливать правила, тот их и устанавливает.
В идеальном обществе сильные заботятся о слабых, от этого проистекает взаимная польза, и общество действует и воспринимается людьми как непротиворечивое единое целое. В таком случае законность является неоспоримым благом. Но вот только загвоздка в том, что мироздание не терпит идеальности, а все что касается человека – тем более неидеально. И эта неидеальность неизбежно приводит к тому, что любые ограничения становятся формой насилия. Чем отличается подобное насилие над свободой личности от любого другого насилия? Как мы можем обосновать право одних навязывать определённые законы другим? С другой стороны, воля сильных – это не всегда насилие. Бывает такое, что она совпадает с волей слабых. Но, что если она не совпадает? Почему принцип законности должен быть важнее принципа свободы личности? Разве насильно навязанное благо лучше его отсутствия?
Всякий индивид стремится к контролю над собой и над его окружающим. Можно определить благо как проявление и удовлетворение воли индивида. То есть, что индивиду надо, то и есть благо для него. А что ему не надо, то есть отсутствие блага. И это верно даже если речь идет о саморазрушительных наклонностях. Например, если некто выбирает самоуничтожиться, то всякое препятствие на пути самоуничтожения индивид будет воспринимать как зло, и всякое содействие своей саморазрушительной цели – как благо. Порой мешать саморазрушению есть занятие неблагодарное. В книге автора «Философия саморазрушения» демонстрируется, что саморазрушение можно считать основной направленностью мироздания (от расширения вселенной, энтропии и вплоть до садомазохизма), и поэтому становится на пути саморазрушения всего сущего не более чем блажь и безумие. Однако мы упорно пытаемся это делать, и установление ограничений и законов является ничем иным как такой попыткой. Законы тщетно силятся исправить недостатки этого мира и человека в нём. О том, что наш мир далеко неидеален автор рассуждает в своей книге «Руководство по сотворению миров». Увы, он приходит к выводам, что наш мир неисправим, ибо имеет непоправимые недостатки в своей основе, и любые попытки его исправить чаще всего бесполезны или даже ведут к ухудшению.
С другой стороны, при том, что в основе желания сильных навязывать ограничения слабым лежит благая цель оградить слабых от саморазрушительных тенденций, деятельность по введению ограничений достаточно разрушительна сама по себе и по своим последствиям. Чем больше законов и правил тем тяжелее их соблюдать, тем меньше свобод, тем меньше выбора. Почему же прогрессивное общество всегда идёт по пути обрастания новыми законами и правилами? Казалось бы, что прогресс общества должен идти в обратном направлении, от внешнего ограничения к внутреннему самоограничению, от навязывания правил, к расширению свобод. Ведь так происходит при воспитании детей, по мере взросления подростку все больше позволяется, но при этом и увеличивается ответственность и ожидаемая осознанность его действий, пока человек не становится взрослым, и уже никто не указывает ему когда ложиться спать и что есть на завтрак (если он конечно не женат). С обществом всё наоборот, чем оно более зрелое, тем меньше в нём свобод, тем больше зарегулированности до абсурда. И всё это основывается на иллюзорном понятии справедливости.
Что такое справедливость? Это принципы, которые позволяют группе людей продолжать существовать вместе и процветать. Однако, чем больше группа, тем больше вероятность, что найдутся в ней люди очень разные, и тем более затруднительно подыскать нечто такое, что бы подошло всем. Увы, неоспоримых моральных принципов не существует. Всё меняется и всему есть своё время. Решения о том, что правильно, а что нет, принимаются индивидом ежеминутно Невозможно решить, что правильно для людей, которых лично не знаешь. Более того, попытка контролировать близких тоже ни к чему хорошему не приводит. Можно попытаться решать, что правильно только для себя самого. И то здесь мешают сомнения и заблуждения, ведущие к частым изменениям решений.
Что же говорить о принятии решений, что можно, и чего нельзя, для масс незнакомых людей?
Не пора ли принять окончательный закон, запрещающий принимать законы c элементами насилия, или такой закон опровергнет сам себя?
Законодатель в ходе осуществления своей правотворческой функции должен учитывать не только требования юридической техники, догмы права, но и реально существующие на данном конкретном историческом отрезке времени материальные и духовные потребности и интересы индивидов и социума. Это относится и к перспективному прогнозированию развития данных социальных феноменов. Законодатель должен твердо усвоить одну истину: нормативные акты не будут эффективно «работать», если их содержание расходится с жизненными интересами и потребностями людей.[4]
А если серьёзно, не пора ли во всяком обществе создавать специальный орган, комиссию, сокращающую количество правил и ограничений? (Такие тенденции уже встречаются).
А лучше вместо запрещений вводить такие меры, чтобы нарушение было невозможно. Например, чтобы перестать штрафовать за превышение скорости сделать обязательным автоматический ограничитель скорости в каждом автомобиле. Предотвратить пересечение сплошной разделительной, установив бетонное заграждение. Прекратить вождение в нетрезвом виде, встроив алкотестеры в системы зажигания или переведя в конце концов все автомашины на авторежим управления, так чтобы люди вообще ими не управляли.
Может быть с автомобилями это сработает, а как насчёт других преступлений? Проблема увы, не решается только наличием или отсутствием законов. Люди все равно делают то, что считают для себя допустимым. Насилие, агрессия, и прочие преступления – как можно системно сделать их менее частыми? И с такими преступлениями можно принять меры, которые бы сделали их невозможными. Преступления против личности легко предотвратить, расформировав такие места как школы и тюрьмы. Именно там подобные преступления наиболее часты. Соберите группу молодых людей и поставьте их в условия тесного проживания, и не нужно быть провидцем, чтобы предсказать, что в этой группе наметятся аутсайдеры и одни станут совершать насилие над другими. Во всяком случае направленность усилий должна быть не на наращивание числа ограничений, а на перестройку системы так, чтобы нежелательные действия были затруднены или невозможны.
Что же касается преступлений, где нет пострадавших (имеется немало и таких), отменив ряд законов, многие преступления перестанут быть таковыми
Все замечательно, возразят нам, но почему свобода личности должна стоять выше законности? Ведь тогда общество может погрузиться в хаос!
Не проще ли отказаться от принципа свободы личности, как универсального принципа современного общества? В конце концов многие тысячелетия никто особо и не заморачивался на этот счёт.
Да, и вообще, почему считается, что человек рождается свободным, как утверждает Руссо в первой строке своего труда «Общественный договор»?
Человек не рождается свободным уже потому, что он, очевидно, не выбирает появляться ему на свет или нет. Уже в самом акте рождения кроется какое-то вселенское насилие. Но родившись, он может стать или не стать свободным.
Впрочем, что есть свобода? Действительно ли она является универсальным и абсолютным благом? Индивидуальная, или если хотите, внутренняя свобода ведь не более чем субъективное ощущение того, что все что хочется – дозволенно и возможно. Это чувство даёт ощущение лёгкости и счастья или беспокойства и страха упустить возможности? Но если речь идет о чувствах, как можно сравнивать его с благом общества? Как ради чувства отменять конкретные законы и ограничения?
Кроме того, так ли нужна людям эта пресловутая свобода? Наличие свободы чрезвычайно хлопотно, ибо постоянно требует принятия решений, а известно, что люди этого не любят. Они нередко предпочитают, чтобы решали за них
Возможно, только единицы хотят свободы и особых прав. Не получится ли, что свободу в очередной раз будут навязывать нам насильно? Надо быть очень осторожным с такими глобальным понятиями как свобода. Ни у одного человека не было возможности встретиться со всеми людьми, которые когда-либо существовали и опросить их, чего они хотят. У каждого есть только малая часть полной картины человечества и таким образом никто не может знать что же нужно людям на самом деле, тем более сами люди порой не знают чего они хотят.
Это возвращает к мысли о том, что нельзя навязывать всем одинаковые законы. Следует максимально отходить от принуждения, от наказания, к стимуляции и поощрению, если люди совершают нечто выгодное для общества в целом.
Необходимо пересмотреть пресловутое право большинства навязывать правила меньшинству. И уж точно наоборот. Идеально было бы, чтобы каждый мог продумывать и устанавливать свой моральный закон в рамках категорического императива Канта, видя в человеке цель, и не используя его как средство. Устанавливать свой моральный закон – это развивать умение правильно выбирать, выбирать так чтобы потом об этом не жалеть, чтобы не мешать своим выбором окружающим. Ведь, как говорится, чисто не там где убирают, а где не сорят…
Законность подразумевает в первую очередь приоритет общественно значимых интересов над интересами индивида. Но кроме того, даже индивиду – как и обществу, состоящему из таких индивидов в целом – отказывается в праве на индивидуальность. Это имеет ключевой характер для понимания того, почему каждая личность на определённом уровне взаимодействия с системой отношений, основанной на принципе законности, неизбежно приходит в конфликтное состояние со всем обществом, и следовательно, с законом как таковым. Закон и законность подразумевают усреднённость и обезличенность. Они не могут существовать в иной системе координат, поскольку должны, по идее, воплощать объективную сумму общезначимых интересов и потребностей, вырабатываемую и принимаемую на основе консенсуса абсолютного (или максимально возможного) большинства заинтересованных индивидов. Личность же всегда тяготеет к субъективности по своей природе. Личности отказывается в праве реально влиять на правотворчество.
ГЛАВА 6. НИЗКИЙ УРОВЕНЬ ПРАВОСОЗНАНИЯ И ПРАВОВОЙ НИГИЛИЗМ
Чем больше законов, тем меньше хочется их соблюдать. Стремление человека к свободе имеет глубинную природную основу, ведь будучи свободным, легче контролировать среду обитания, а значит и легче выживать. Накладываемые ограничения, словно путы, сдерживают человека и заставляют его тратить больше усилий, а значит и энергии на достижение целей, которые были бы легче достигнуть, если бы ему не мешали.
Корни отрицательного отношения человека к ограничениям лежат именно в инстинкте самосохранения, потому что теоретически законами можно довести человека до голодной смерти и прочих несуразиц. (Такими примерами полнится история).
В чем заключается правовой нигилизм? В отрицании и неприятии главенства права, в презрительном отношении к любым ограничениям, которые вместо уважения вызывают раздражение. Всё, что запрещено (а законы обычно запрещают или регулируют, или заставляют совершать действия, которые естественным образом индивид совершать бы не стал), то, обычно, вызывает неприязнь и желание нарушить, иногда хотя бы ради интереса (запретный плод сладок), но чаще, в результате прагматического желания сэкономить энергию, требуемую на соблюдение того или иного запрета или требования.
Правовой нигилизм очень развит в современном обществе еще и потому, что средства массовой информации вываливают на нас ворох новостей, из которых всякий здравомыслящий человек понимает, что законы в основном никем не соблюдаются, а наказывают только тех, кто попался, или кого хотят таким образом задавить по политическим соображениям, в результате конкуретной борьбы или просто на основе амбиций и садистической жажды власти.
Основным фактором уровня правосознания и законопослушности являются культурные особенности населения. Можно поделить эти особенности на два типа: один – бунтарский, второй – законопослушный. Эти типы, безусловно, основаны на воспитании, подражании ролевым моделям и культурным особенностям населения. То есть прежде всего важно, что модно в том или ином сообществе, что считается “круче” – плевать на законы, или их соблюдать. Причём, оказавшись в таком сообществе, неизбежно со временем подпадаешь под влияние основных настроений. Это отношение общества к законам не является постоянным. На протяжении жизни одного поколения оно может значительно меняться, то есть один и тот же индивид, переходя от одной эпохи к другой меняет своё отношение от бунтарского к законопослушному и обратно. Причем эти изменения могут зависеть как от глобальных факторов (революции, смены режимов и т.д.), так и частных – взросление, переход из бунтарских студенческих компаний в более умеренные, взрослые.
Человек как пластилин, из него можно попытаться вылепить всё что угодно, чем и занимаются все кому не лень – государственные институты, секты, общественные и политические движения. Все они пытаются создать ту или иную среду, в которой действия человека соответствовали бы их ожиданиям и планам.
Проблема с пластилиновыми людьми в том, что как можно придать им одну форму, так и очень легко её изменить. Поэтому налёт культуры и воспитания мгновенно слетает, как мы нередко наблюдаем во время так называемых народных волнений.
Очень большое значение имеют ролевые фигуры, с которых берут пример. Стадный инстинкт заставляет людей подражать тем, кого они считают формальными или неформальными лидерами. Заставить человека в осознанном возрасте изменить свою точку зрения, приравнивается к самоубийству, но с другой стороны, по собственной воле человек нередко кардинально меняет свое поведение под влиянием примера других людей.
Правовой нигилизм — отрицание правосудия, системы правил поведения, которая может успешно регулировать взаимоотношения людей. Люди создают параллельные механизмы урегулирования конфликтов и разногласий. Стараются не обращаться к властям, в суды. По сути дела подавляющее число конфликтов решается без участия властей. А те, дела, которые попадают в их поле зрения – обычно доводятся до абсурда, и, что называется, выходят боком тем, кто обратился.
Как может быть такое несоответствие? Человек достиг небывалого технического прогресса, но при том, так ничего и не смог изменить в принципах регуляции отношений в обществе. Неужели, единственное объяснение – чья-то злая воля? Неужели создать прекрасные смартфоны проще чем организовать общество эффективным и разумным образом?
Правовой нигилизм может быть активным или пассивным; бытовым, связанным с незнанием закона, или философским, связанным с построением личностью мировоззрения, в котором отрицается социальная роль права; в то же время правовой нигилизм может наблюдаться у людей, активно взаимодействующих с правом в качестве номинального института, но реально для реализации своих интересов использующих коррупцию и властные структуры.
Почему с одной стороны людям удается создавать сложнейшие высоко организованные структуры не только в техническом плане, но и в области организации различных видов деятельности (сложные производства и т.д.), в то время как государство и право практически в каждом обществе представляют собой плохо скрываемый фарс?
Многими теоретиками права правовой нигилизм указывается как одна из причин совершения преступлений, так как он характеризует посредством низкого правосознания отсутствие уважения к праву, и преимущественное неиспользование его в повседневной жизни, когда личность или группа, прежде всего, руководствуется в своих действиях традициями, политическими, экономическими или иными интересами, но не законом.
Но ведь это не спроста, что людям не нравится система правосудия. Она громоздка и вздорна практически во всех своих проявлениях. Причем в так называемых законопослушных обществах законы вовсе не обязательно соблюдаются. Просто в определенных культурах принято лицемерное показное следование законам, когда же контроля нет, то люди поступают так, как им удобно.
Технический прогресс налицо, но возможен ли прогресс в морали? Как бы выглядел такой прогресс? Что еще можно изобрести в области морали, после того, как люди уже побывали во всех точках между полюсами крайней жестокости и самопожертвования? Возможно необходима прагматизация морали. Перестать искать и восстанавливать справедливость, и, наказывая других, прежде всего наказывать себя.
Люди, утверждающие, что правовой нигилизм является основной причиной совершения преступлений, явно считают ценностные и моральные установки основной причиной также и соблюдение законов. Этому прямо противоречит экономика преступления и наказания, исключающая из решения гражданина о соблюдении или несоблюдении закона морально-этическую составляющую. Соответственно правовой нигилизм не будет причиной преступлений в случае, если человек знает законы, и эти законы устроены так, что этому человеку выгоднее и главное удобнее жить по законам, а не переступать их.
Люди ненавидят системы, мешающие им жить. Но любят те, которые помогают. Сказать, что правосудие есть необходимое зло – мало. Оно подлежит реформированию и пересмотру, причем в самых своих основах.
Также причиной правового нигилизма является знание людей о том, что законы не исполняются. Когда человек узнаёт о правонарушении, за которым не последовало наказание, его вера в силу закона падает и может упасть до такого уровня, что он вообще не будет учитывать закон в своих действиях, дойдя до крайности — правового нигилизма.
Большинство правонарушений остается безнаказанными, что также добавляет к укоренению правового нигилизма. Лучше уж не запрещать, если не имеешь возможности обеспечить соблюдение запрета. Ведь люди легко переносят свой скепсис с одного направления на другое. «Раз так можно, то и все дозволено» и это подпитывает правовой нигилизм.
В истории человечества вновь и вновь наблюдается определённый критерий, по которому можно реально судить об уровне цивилизованности, достигнутом в то или иное время в том или ином отдельно взятом обществе. Это средний уровень распространённости правовой грамотности с одной стороны, и средний уровень развития и функциональности институтов права с другой. При этом очень важным критерием для оценки их взаимодействия, в свою очередь, будет то, насколько правосознание реально востребовано, иными словами, насколько развитость и функциональность правовых институтов воплотима в действительности межчеловеческих отношений. Однако, какое общество мы бы ни рассматривали, общим для подавляющего большинства из них является низкое реальное распространение всех означенных критериев в большинстве массы населения. Высокое правосознание было обычным лишь как аномалия и исключение, а в основном приводила в других обществах к подражанию, мимикрии, копированию, а подспудно стремлению этот уровень подорвать и уничтожить у тех, кому подражали. Дело в том, что правовая система не только отражала уровень развития массового сознания в отдельных обществах, но и всегда, неизбежно, со временем начинала становиться всё более громоздкой и менее доступной – подобно тому как сознание деградировало и выхолащивалось. По мере того, как законы вытесняли традиции и мораль, они должны были регулировать самые немыслимые ранее мельчайшие подробности человеческих отношений и подменять уже собственную функциональность угрозами потенциального наказания. Поэтому в основном люди всегда в массе своей стремились избегать контакта с правом, вырабатывали самые разнообразные фобии, переходившие затем в культуру, противостояли правовым институтам и носителям права, равно как и карательным институтам.
ГЛАВА 7. ОТСУТСТВИЕ ОБРАТНОЙ СВЯЗИ МЕЖДУ ПРИМЕНЕНИЕМ НОРМ ПРАВА И НОРМОТВОРЧЕСТВОМ
Навязывание одинаковых законов всем приводит к настоящему насилию в тех общинах, где традиции и понятия значительно отличаются от общепринятых. Такое происходит когда общество меняется слишком быстро и обычаи не успевают за этими изменениями. Теоретически, такие общины могут выбирать своих представителей, которые могли бы пытаться внести изменения в законодательство.
Однако сам принцип универсальности законов не позволяет эффективно регулировать отношения в разнородных общинах.
Даже в федеративных государствах законы могут разниться на муниципальных и региональных уровнях, но никак не на федеральном. Невозможно подобрать правильный закон подходящий для всех. Поэтому, кстати, в некоторых странах существуют параллельные системы права. Например в Израиле можно оформить развод через гражданский суд, а можно через раввинатский (хотя гражданские браки там заключить невозможно, браки между евреями и не евреями не регистрируются, и им приходится выезжать за рубеж, если они все же хотят пожениться ).
В Пакистане уголовные дела может рассматривать либо гражданский, либо религиозный суд. То есть там, где традиции в определенных общинах серьезно отличаются от общепринятых – делается исключение.
Попытки объединить общество, то есть всех причесать под одну гребенку – подход оккупантов и колонизаторов, но ни как не демократического общества, основанного на парламентаристских репрезентативных принципах.
Кстати, эти принципы возникали в странах с гомогенным населением и при закладывании основ демократии чаще всего не сталкивались с таким разнообразием групп населения, имеющих право голоса, но не способных его осуществить, потому что система не предполагает, чтобы меньшинство навязывало свои взгляды большинству (что очень верно), но как раз наоборот, демократические системы предполагают навязывание мнения большинства всем находящимся в меньшинстве. (и согласиться что это допустимо – трудно).
Конечно, чем больше люди узнают друг друга, тем более чувствуют себя как единое целое с близкими целями и интересами. Однако идти по пути унификации общества – это пагубный путь. Необходимо поддерживать разнообразные традиции и не ожидать, что со временем они должны слиться в нечто безликое и единое.
У автора был опыт, когда он столкнулся с насилием в восточной семье, и должен был бы доложить об этом властям, но женщина взмолилась, что у них так принято веками, что ее все устраивает и она умоляет не привлекать властей.
И действительно, возможно, автор бы принес гораздо больший вред, если бы последовал первоначальному намерению привлечь власти. Женщина могла подвергнуться всеобщему осуждению в своей общине и даже изгнана из нее, чего она явно не хотела.
Выходом из проблемы, по мнению автора, является создание законов, основанных на согласии граждан. Например, если граждане принадлежат к определенной группе и хотят жить определенным образом, более того, каждый из граждан индивидуально дает добровольное и анонимное согласие на такой образ жизни – то государство должно обеспечить эту группу людей защитой таким образом, чтобы они могли жить по угодным им законам.
В противном случае насилие и противоречия неизбежны. Конечно, не имеется в виду традиции кровной мести или жестоких религиозных практик. Тут кажется, что автор сам себе противоречит. Если некоторых людей такое устраивает, кто мы такие что бы им запрещать? Всегда будет нечто навязанное извне. Но это не всегда должно восприниматься болезненно. Здесь нет противоречия, потому что речь не идет о принятии отдельного закона, а о согласии каждого индивида, путем даже не локальных референдумов, а прямого согласия определенных граждан. Им надо дать жить в соответствии с нормами принятыми ими добровольно, а не навязанными.
Если индивид хочет наказать себя в соответствии с традицией кровной мести, никто не сможет ему помешать. Он покончит с собой. (Хотя попытка самоубийства в большинстве юрисдикций считается проявлением психической болезни).
Нет, это не автор утверждает, что у каждого есть право на собственную смерть. Просто таково мнение подавляющего большинства тех, кто уже наложил на себя руки, и по всей видимости и тех, кто собирается это сделать. (Если ознакомиться со статистикой – цифра окажется весьма впечатляющей.)
Автор консультировался с высоким полицейским чином из Грузии. Сейчас он в отставке. Согласно его словам, в их стране в девяти случаях из десяти убийство происходит вследствие провокации со стороны жертвы, что тоже иначе чем самоубийственным поведением не назовешь.
Но защитить жизнь человека, не дающего согласия стать жертвой, разумеется, обязанность государства.
Однако, речь идет снова и снова о насильственном характере навязываемых нам законов и невозможности практически их изменить или на них повлиять.
Связь между нормотворчеством и практикой применения очень слабая. Система совершенно неповоротлива и неэффективна.
Конечно, за последние 50 лет общество разрослось и изменилось больше чем за всю человеческую историю вместе взятую. Если дать системе время, то может быть все будет казаться совсем не так уж плохо. Это так, но если не обсуждать существующие проблемы сейчас, то никаких изменений и не произойдет. Люди строят своё будущее коллективно. Нельзя сказать, что каждый из нас не имеет влияния на будущее. Да, мы имеем мало влияния на то, какие у нас законы, но соблюдая их или не соблюдая, мы фактически творим будущую реальность.
А также, рассуждая о путях исправления системы, мы приближаем необходимые реформы, как бы это влияние ни было незначительным и малозаметным.
Например, наши дети – посланцы в будущее. Дети отправятся в будущее дальше, чем их родители и молодое поколение сможет оказать влияние на то, каким это грядущее будет. Поэтому общение, понимание и тесная связь между поколениями очень важна. Но, к сожалению, в современном обществе, особенно западном, эта связь между поколениями не культивируется.
У каждого человека есть способность создавать собственные законы хотя бы для самого себя, и самый верный и лёгкий путь направить всё в правильную сторону – развивать в себе эту возможность. Если слишком сильно делать опору на перемену глобальных законов, не усовершенствуя собственные принципы, то мало что получится. И главный при принцип, который необходимо установить себе на личном уровне – прекратить судить и искать виноватых.
Допустимо ли физическое насилие, и существуют ли ситуации когда оно позволено? Насилие совершенно не допустимо и каждый из нас, не только государство, должны воздерживаться от всякого насилия. Препятствовать преступнику приносить вред надо, но с минимальной угрозой для его здоровья и жизни. Надо наконец заменить летальное оружие, разработав другие не менее эффективные, но безопасные способы защиты от агрессии.
Также надо принимать во внимание, что иногда определенные действия, кажущиеся со стороны насилием, таковым не являются, если тот, к кому насилие применяется, согласен и более того, хочет, чтобы эти действия производились.
На этом основываются БДСМ практики в садомазохистических сообществах, например.
Тот же подход должен быть и в других случаях, потому что разнообразие отношений и отклонений не может подпадать под рамки закона.
Но, если не отменять наказательную направленность правосудия, то надо ввести древнюю практику ответственности за оговор. Например, в законах Хаммурапи было указано, что если кто оговорит другого, к нему следует применить наказание, которое грозило оговорённому.
Создание норм права подчиняется большому количеству факторов, из которых основными можно считать уровень компетентности законодателей или инициаторов правового процесса; уровень реальных знаний о правовой практике, приведшей к осознанию необходимости системных правовых изменений; уровень представлений о реальной эффективности тех или иных типов принятия правовых решений для каждой данной правовой системы; наконец, уровень подготовки и восприятия общественной системой в долгосрочном плане тех или иных форм правовых решений. Нередко наблюдается, что по каждой из перечисленных позиций в дело вступает элемент случайности и непредсказуемости, который может нередко предопределить ту форму, которую в итоге примет вариант закона на финальной стадии в зависимости от того, сколько игроков задействованы в процессе, какие они преследуют ситуативные политические цели (иногда не связанные напрямую с самой предполагаемой нормой права), и какие события совершаются по ходу процесса, нося иногда импульсивный определяющий конечное решение характер. Также обезличенный, статистический метод, применяемый для обоснования норм и их формулировок в процессе принятия законов используется для целей, напрямую не связанных с самим законом и интересами людей, которые будут по нему функционировать и определять свои отношения. Помимо этого, принятие многих норм не влечёт за собой модификацию правоприменительной практики и системы задействованных в ней институтов, поскольку подразумевается автоматически, что сумма и потенциал данных полномочий уже достаточен для осуществления новых норм. Так накапливаются несоответствия внутри системы всех общественных отношений в части нормотворчества и правоприменения, что в свою очередь влечёт за собой неизбежные конфликты. Весьма часто те, кто предлагает законопроекты не являются теми, кто имеет опыт отрицательного действия предыдущих норм, либо заинтересованными лицами, либо даже компетентными специалистами в данной сфере.
Просто поразительно насколько появление тех или иных законов и ограничений может оказаться случайным и не обоснованным, и даже раздражающим и мешающим подавляющему большинству. Изменение или отмена существующего закона слишком сложна. Так и получается, что происходит накопление различных правил и ограничений, которые никем не соблюдаются, но при этом в потенциале могут быть применены против тех, к кому необходимо придраться. Поразительно, что в такой важной сфере, как законотворчество и правоприменительная практика царит спонтанность и неопределенность. Ведь если бы организм принялся действовать по таким принципам он бы немедленно сдох. Так и общество смертельно больно своими законами.
ГЛАВА 8. НЕОБОСНОВАННОЕ РАСШИРЕНИЕ ГРАНИЦ ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ
Не пришло ли время запретить запрещать? Итак, уже трудно себе представить область в современном обществе, в которой бы не было массы запретов и ограничений. Какие области жизни человека должны законодательно регулироваться, а какие нет, и как остановить разрастание регулирования во все области жизни общества, как замедлить рост злокачественной опухоли законотворчества.
Карантин в связи с коронавирусом показал, как быстро каждый из нас может быть лишен базисных прав на свободу передвижения, по сути дела оказаться под тотальным домашним арестом. То, как система работает сейчас, регулированию может подвергнуться любая область жизни.
Причем, нередко мы встречаем ситуации, когда, некий выборный орган принимает решение неудобное для каждого из его членов, но политические мотивы требуют принятия такого решения.
В чьих интересах всё возрастающий строжайший контроль? Ведь это столько мороки – и времени, и денег, и энергии. Чтож, люди во власти любят контроль! А иначе на что нужна власть, если ей не пользоваться всласть?
Кроме того вокруг любого ограничения или лицензирования возникают организации, наживающиеся на тех препонах, которые раньше не то, что не могли давать дохода, но и вообще не существовали. И главное опасение состоит в том, что эта опухоль остановит свои рост только, когда убьет пациента, в данном случае наше многострадальное бестолковое общество.
В сложившихся обстоятельствах человек ощущает себя совершенно незащищенным. Завтра может быть принят любой закон!
Закон, запрещающий слишком глубоко или слишком часто дышать, выходить из дома без панамки или без маски, или наказывающий за пользование смартфоном в общественном туалете. Мало ли что принесёт нам очередной разудалый приступ законотворчества!
Нередко новые запреты мотивированы политически или приносят некоторую выгоду тем, кто их принимает, или тем, кто их лоббирует. Но чаще всего новые законы неудобны никому и тайна их принятия порой неведома даже тем, кто их принимает. По сути, идет процесс узаконенного насилия и издевательства над населением. Причем регулирующих институтов становится все больше, а механизмов сопротивляться этому процессу – нет.
К человеку, мирно прогуливающемуся с собакой по парку, можно применить десятки запретов на муниципальном, региональном, федеральном уровне, а так же различные организации и даже частные предприятия дополняют разнообразие запретов.
Конечно, если создать слишком много мелочных законов, не найдётся достаточно сил, чтоб за всеми уследить, но не важно, насколько законодатели могут следить за выполнением, важно насколько человек становится закомплексованным!
Например в некоторых юрисдикциях в рамках новых законов, запрещающих отвлекаться за рулём, воспрещено не только разговаривать по телефону, держа его в руках, но и есть, и даже пить. Также запрещается курить.
И такой проступок может обойтись штрафом до 500 долларов и выше за поднесенную к губам бутылку с водой, если это заметит полицейский в соседней машине. Благородная цель снизить количество аварий потенциально выворачивает руки всему населению, терроризируя его угрозой непосильных штрафов.
В новостях обсуждался характерный казус – в Китае камера зафиксировала водителя приложившего руку к уху и автоматически он получил штраф за разговор по телефону. При детальном изучении фото становится очевидным, что он просто поднес руку к щеке (возможно почесал), а в руке у него никакого телефона нет. Можно себе представить, сколько усилий потратил этот человек, чтобы отменить штраф.
Статистику можно подогнать как угодно, доказывая, что после принятых мер положение на дорогах улучшилось. И дело даже не в совершенно неадекватном штрафе, а в том, что человек должен постоянно находится в напряжении, беспокоясь, не нарушает ли он какой-нибудь закон. То есть вчера глотнуть воды из бутылочки или съесть пригоршню чипсов за рулем было обычным невинным действием, а сегодня – проступок, карающийся огромным штрафом!
Постоянно умножается количество новых законодательных актов. Большинство из них вносят поправки в уже существующие и действующие законы и кодексы. Так законодатель изменяет правовое поле, тем самым часто затрудняя действие субъектов правоотношений, доводя их до отчаяния, до полного правового нигилизма, когда принимается решение игнорировать все законы вообще. Тем более, что вероятность «попасться» в некоторых областях невелика, и чаще всего законы применяются только для того, чтобы оказать давление на оппонента.
Чем же объяснить столь активное законотворчество? Ну, для парламентария считается престижным стать инициатором принятия нового закона, они кичатся этими «подвигами» и гордо заносят их в свой послужной список. Вероятно, система законотворчества пытается таким образом доказать свою востребованность и актуальность, или считается, что если все ещё маловато законов в какой-либо области — это показатель плохой системы, что любые правовые лакуны и коллизии можно разрешить только путем создания новых законов. Словом, по мнению законодателей зарегулированность — это лучше, чем недоурегулированность. Но так ли это?
Законов стало так много, что их количество превысило пределы когнитивного восприятия: обычный гражданин просто не сможет плечом повести, чтобы что-нибудь не нарушить.
Роль закона гипертрофирована. По идее законы – это необходимое зло, ограничение свобод, довольно абстрактные правовые предписания, которые являются ориентиром для ежедневной социальной жизни и правоприменительных практик. Закон – не пошаговая инструкция, это, скорее, набор принципов, основных подходов и идей. Реальная жизнь – слишком быстрая, изменчивая, и законодатель в принципе не способен предвидеть всё многообразие возможных жизненных ситуаций. А это значит, всё отдается на откуп тому, кто поставлен этот закон интерпретировать и применять.
Правители через новоиспеченные законы способны значительно влиять на судьбы десятков, сотен миллионов людей. Но любые изменения встречают трудности. Макиавелли пишет: “Трудность состоит прежде всего в том, что правителям приходится вводить новые установления и порядки, без чего нельзя основать государство и (или) обеспечить себе безопасность.” Однако чем большую часть населения затрагивают перемены, тем больше появляется противников изменений. Ведь то, к чему мы привыкли, считается более положительным (эффект инерции мышления). “Надо знать, что нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность даже тех, кому выгодны новые”, – пишет Макиавелли.
Холодность объясняется страхом перед властью, недоверчивостью людей. Враждебность же воплощается в ситуации, когда противники предпринимают все усилия для слома новых порядков при любой возможности. Макиавелли считает, что утвердить новые порядки невозможно уговорами; только директивное внедрение, подкрепленное силой даёт результат: “Вот почему все вооруженные пророки побеждали, а все безоружные гибли; нрав людей непостоянен, и даже если обратить их в свою веру легко, то удержать в ней трудно. Поэтому надо быть готовым к тому, чтобы, когда вера в народе иссякнет, заставить его поверить силой”. Увы, из этой мысли следует, что правители убеждены, что общество способно развиваться только через насилие, и совершенно не способно к саморегулированию.
Несмотря на то, что мы уже не можем представить себе нашу жизнь без Гугла, Ютьюба, Фейсбука, еще хуже, когда регулирование отдается в частные руки. Например, поисковик Гугл постоянно меняет правила отображения результатов поиска, что разоряет многие бизнесы, которые вдруг становится невозможно найти. А альтернативных каналов рекламы в некоторых областях уже практически не существует. Википедия, казалось бы саморегулирующийся проект, давно превратился в тенденциозную клику доморощенных редакторов, которые считают доблестью стирать все, до чего дотянутся их завистливые ручки, которые при пристальном рассмотрении нередко оказываются продажными!
Отсутствие какой-либо управы на сайты-гиганты еще хуже, чем запредельная зарегулированность государства.
Часто политические мотивы, основанные на идеологическом подходе, требуют импульсивных решений по части нормотворчества, не подкреплённых никакими реальными интересами и потребностями общества. Государство всегда стремится расширить собственную сферу применения, и если законодательный процесс разбалансирован, оно естественно притязает на необходимость регулирования человеческих отношений там, где ранее достаточно было саморегуляции. Так не пора ли повсеместно запретить запрещать?
ГЛАВА 9. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ
Государство и правосудие как системы давно себя дискредитировали, поскольку исправно служили любому, даже самому бесчеловечному режиму. В них нет встроенных механизмов, защищающих от подобных извращений. Вечно повторяется принцип – кто у власти, тот и прав. То есть ни законы, ни номинальный парламентаризм не способны стать гарантом истинного правосудия. Невменяемое государство не может и не должно судить людей, вынося им либо приговор, либо психиатрический диагноз с принудительным лечением, которое, увы, нередко превращается в узаконенную пытку.
Грань преступности и психических расстройств может быть весьма зыбкой, особенно когда в обществе нет чёткого представления, где кончается групповая и даже общественная психопатия и начинается личностное расстройство индивида. Многие законодательные нормы и связанные с ними практики исходят из того, что есть понятие «нормальности» и его противоположность, которая, при соблюдении определённых условий, переводит ситуацию в «аномальную». Современная психология, психиатрия и ряд смежных дисциплин претендуют на то, что в рамках их диагнозов возможно правильное и обоснованное определение таких границ, которые затем могут и должны быть переведены в правовую плоскость. Государство и общество, ориентированное на гуманитарные цели и задачи, стремятся соответственно направлять действие законодательства по отношению к психическим отклонением. Однако парадоксально, но именно такой подход раз за разом приводит к тому, что общепринятые «нормальные» формализованные патологии определяют судьбу личностных отклонений, в них не вписывающихся. При разбалансировании государственных функций такие нормы легко обращаются против любых видов «инакомыслящих», чьё официально признанное «психическое отклонение» становится предлогом для своеобразной правовой и институциональной сублимации больного общества, стыдливо стремящегося к изоляции личностей, ему неугодных. При этом, то же государство и общество способно легитимизировать психопатические практики внутри самих себя через принятие соответствующего законодательства. Этакий «коллективный маньяк» становится судьёй и палачом для тысяч беспомощных жертв. И только потому, что было фундаментально искажено понятие «нормы» – посредством закона. Это приводит к следующей проблеме: будучи с течением времени «пропущенной» через легализованную психопатию, множество людей приобретает признаки этих отклонений, воспринимая их отныне как «норму». Так законодательство, формируемое через неправильно артикулированное «общественное мнение», в итоге обуславливает его. Нормы права, уничтожавшие когда-то мораль, порождают в итоге новую, психопатическую, псевдомораль, узаконив её незаметно через санкционирование её легальными путями.
Теоретические аспекты антипсихиатрического движения отражены в книгах Дэвида Купера «Психиатрия и антипсихиатрия» и Рональда Лэйнга «Политика переживания», появившихся еще в 1967 году, а также в книге «Разум и насилие», появившейся в 1964 году в результате их совместной работы. Немного позже вышли книги Мишеля Фуко «История безумия в классическую эпоху» и Томаса Саса «Миф душевной болезни», внёсшие значительный вклад в антипсихиатрическое движение.
Антипсихиатрическое движение поставило два принципиальных вопроса:
-
классификации и критерии психических расстройств являются нечёткими и произвольными, допуская множество толкований и мнений о том, насколько они соответствуют основным медицинским стандартам;
-
широко распространённые психиатрические методы лечения приносят пациентам больше вреда, чем пользы.
Антипсихиатрическое движение способствовало появлению критики в адрес психиатрии. В частности, критике подвергались:
-
отсутствие чётко очерченного и законодательно закреплённого стандарта психической нормальности;
-
неправомерное использование медицинских категорий и методов в отношении социальных и психических явлений;
-
высокая степень условности психиатрических диагнозов и сомнительный медицинский статус, установленный посредством политических решений и, в частности, процедур голосования Американской психиатрической ассоциации, включающей данные категории в Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам (DSM), на основе которого составлен психиатрический раздел Международной классификации болезней;
-
чрезмерные токсичность, седативное и побочные действия антипсихотических препаратов, их способность вызывать гибель нервных клеток головного мозга;
-
широкое применение недобровольного лечения;
-
игнорирование других подходов к психическим расстройствам;
-
компрометирующие связи с фармацевтическими компаниями; (психиатры подозреваются в том, что имеют выгоду от излишнего назначения лекарственных средств. Установлена преступная связь между теми, кто принимает решения о диагностике и стандартах лечения психических болезней, и теми, кто производит лекарства.
-
жестокое обращение с пациентами и жёсткий контроль за ними.