ИСТОРИЯ ОДНОГО ОБЛИЧЕНИЯ
Новый российский драматический фильм режиссёра Авдотьи Смирновой «История одного назначения» — обличение каждому из нас. Мы все упрямо играем избранные нами роли, укладывающиеся в те или иные концепции своих жизней. Спасая — губим, любя — ненавидим, помогая — мешаем, клянясь в верности — предаём. Человек есть существо, мучащее себя и других и испытывающее от этого мучения наслаждение. Человек мечется между адом и раем. Один из самых известных религиозных философов Николай Бердяев называл «двоением личности» такую нравственную раздвоенность человека, обычно изображаемую Достоевским. Более того, философ указывал на то, что человек вовсе не есть существо, стремящееся к счастью и любящее себя. Наоборот, Достоевский гениально показал, что человек есть существо иррациональное и стремящееся к страданию, а не к счастью. И это подтверждается современной психологией и психопатологией. Мазохизм и садизм глубоко присущи человеческой природе. Человек совсем не стремится к счастью. Истинные мотивы поступков обычно скрыты от самого человека, их совершающего. Но даже если он и осознает эти мотивы, поступать он будет все равно так, а не иначе.
Фильм «История одного назначения» касается именно этой неразрешимой проблемы человека.
Идею фильма подсказал Павел Басинский — писатель и журналист, лауреат премии «Большая книга», автор трилогии «Лев Толстой: Бегство из рая», «Святой против Льва».
Одна из глав книги «Святой против Льва» рассказывает историю рядового Шабунина, который ударил своего командира по лицу и предстал перед судом офицерской тройки. По стечению обстоятельств в защиту Шабунина на суде выступил Лев Толстой, призывавший помиловать солдата. Именно этим эпизодом из книги заинтересовалась известный режиссер, сценарист Авдотья Смирнова, на его основе вырос полнометражный фильм «История оного назначения».
Столичного поручика Григория Колокольцева талантливо сыграл Смирнов младший. Третий сын в семье генерала тяготится достижениями отца и братьев на поприще военной службы. Молодой человек безусловно завидует им: «разве я виноват, что мы ни с кем не воюем!», и пытается обесценить эти достижения, косвенно обличая службу в элитном полку тем, что она бессмысленна. Армия в мирное время представляет собой абсурдное, нелепое зрелище. Её устав, законы, жаргон, этикет, культ безусловного подчинения старшему по званию в мирное время кажутся жуткими нарушениями элементарной свободы. Поэтому молодой поручик Колокольцев и не знает, как досадить отцу — то предаваясь безобразиям, поя шампанским слона, а то, отправляясь на службу в пехотный полк рядом с Ясной Поляной, вдохновляется передовыми идеями просвещения солдат. Там он сразу переносит образ отца на своего начальника и продолжает уже бороться с ним. В результате этой борьбы солдаты, оставленные под началом поручика, выходят из под контроля, сжигают баню, чтобы посмотреть на выбегающих из нее голых девиц. В этом эпизоде угадываются будущие бунты, бессмысленные и беспощадные, от этих кадров так и веет гарью и смрадом февральской и октябрьской революций.
Догадывается ли об этом Колокольцев? Трудно сказать. Он вообще не дает себе труда предаваться размышлениям. Следуя своему демократическому человеколюбию, офицер берет под свою опеку писаря Василия Шабунина, чью роль великолепно исполнил Филипп Гуревич. Да, над ним все издеваются, его бьют и унижают. Мальчик, казалось бы, должен вызывать жалость и сострадание, но в нем есть нечто пакостное и даже отталкивающее. По ходу фильма становится ясно, что он почитает себя мессией, сыном Божьим, сочетая это с пьянством, участием в подлоге (казалось бы и вынужденном) и сожительством с чужой солдатской женой. Такими пьяненькими лже-святыми полнится российская история. Они все более или менее укладываются в образ Григория Распутина, последнего «святого», добившего царскую Россию.
Обычный солдат вроде Шабунина сбежал бы, как ему предлагает его новоявленный друг-поручик, или, в крайнем случае, повесился. Но Шабунину надо, чтобы его распяли, дополнив тем образ лже-христа. Он пьяный атакует командующего ротой. Солдат прекрасно понимает, что это значит и к чему это приведет. Солдатам вдалбливают устав. Таким образом он совершает осознанное самоубийство руками своих вынужденных судей и палачей. Это не имеет ничего общего с истинным мученичеством.
После этой знаменательной пощечины начинается настоящий хоровод моральных уродов, в которых мы можем узнать себя. Все пытаются извлечь выгоду из сложившейся ситуации. Ротмистр Казимир Яцевич, исполняемый Лукашем Симлатом, явно тяготится своей службой Российской короне. Он выглядит человеком подавленным, причины его внутреннего состояния не раскрыты в фильме, но так или иначе намерения его ясны — он не собирается ладить ни с начальством, ни с подчиненными. Достигает успехов муштрой, и за это его терпят. А тут выдается возможность нагадить всем и уйти. Вот он и раздувает мелкую заварушку, на которую можно было легко закрыть глаза.
Лев Толстой, прекрасно сыгранный восходящей звездой российского экрана Евгением Харитоновым, принимается защищать солдата. Истинные мотивы литературного гения тоже представляются очевидными, – покрасоваться на процессе, написать дерзкое письмо царю. Он вовсе не желает действительно помочь обвиняемому, самозабвенно лишь играя роль защитника. Речь его, возможно, и хороша в литературном смысле, но бездарна и вредна в юридическом. «Ах, подсудимый чихнул! Давайте его пожалеем! Если мы его убьем, то он не сможет съесть горький огурец и поморщиться… » Может, такая канитель и могла прийтись по душе присяжным гражданского суда, но никак не военным, для которых не имеет значения жизнь солдата, да и их собственная жизнь, если верить генералу (Смирнову старшему). В этом, видите ли, благородство их профессии, заключающееся в постоянной готовности погибнуть. Потом Толстой несколько раз повторит в своем романе мысль, что если бы с обоих враждующих сторон офицеры и солдаты отказались воевать, никакая война не была бы возможна. Поэтому в войне повинен каждый, кто в ней участвует. Очень верное наблюдение. Так Толстой приходит к своему «непротивлению злу насилием», что, увы, как ни звучит по-евангельски, все же ересь еще та, как в религиозном, так и практическом смысле. Она отрицает возможность деятельной защиты близких и потому кощунствена, в корне противоречит христианству, отрицает духовную правомерность защиты Родины от вероломного нападения. Хотя в обеих отечественных войнах народ был вынужден защищать прежде всего собственных тиранов… Так или иначе, Толстой, как это часто бывает, вырывает слова Христа «не противься злому» из контекста и неверно толкует их. Речь в Евангелие идет о личном выборе искать защиты не в насилии, а в молитве. Ведь там же сказано молиться за обижающих вас, то есть искать защиты у Бога. Это вовсе не освобождение от долга защищать родных согласно другим словам Христа «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя».
Как это не парадоксально, но писателю для подогрева творческого экстаза поражение в этом процессе даже выгоднее. Ведь Лев Николаевич как раз пишет «Войну и Мир» и его душа подспудно жаждет драмы. В мирное время трудно писать о ужасах войны. Смерть породистых свиней оказывается для писателя-помещика недостататочным потрясением. Тогда солдатика приносят в жертву на алтарь великой литературы. Возможно, не пережив такого настоящего потрясения, Толстой не преуспел бы в написании своего знаменитого романа, который по свидетельству супруги в начальных вариантах был весьма посредственен. Софья Андреевна, виртуозно сыгранная Ириной Горбачевой, тоже находит свой интерес в ситуации, а именно, возможность подчеркнуть как Левушка безразличен к ней и семье, и ставит свое творчество и какого-то солдата выше нее и ее духовного, и как видно, и плотского одиночества в этом браке.
Трибунал и расстрел завершают отвратительный спектакль, в котором все без исключения действующие лица делают именно то, что хотят, обслуживая свои истинные, хоть, возможно, и скрытые от них самих мотивы и интересы. Несчастной остается только девчонка-солдатка, которой Шабунин обещал рай на земле с молочными реками, и которого она искренне и по-детски любит. Но ее горе никого не волнует.
Более того, за кадром остается её дальнейшая судьба. Ей не простят публичные слезы на могиле любовника. Ее, как водится, лицемерное благочестивое общество отвергнет и вынудит стать гулящей девкой или наложить на себя руки, а скорее и то, и другое…
Остальное – пошлая проза жизни и смерти. Положение в гроб с безжалостными деталями, погребение в грязь, отпевание, священник, деловито получающий на помин души того, кого несколько минут назад одарил поцелуем Иуды, а должен был, как настоящий христианин, увещевать палачей, и даже грудью своей заслонить несчастного дурака… А не освящать своим крестом убийство. Далее, почитание убиенного почти как святого, и отряд солдат марширующий по поруганной могиле. Снято все гениально, без излишеств, именно как и бывает в жизни, и потому смотреть фильм мучительно больно. Каждый из нас, сознательно или подсознательно, узнает себя в одном из героев.
Колокольцев получает роту и устремляет свои усилия на то, чтобы доказать братьям и отцу, что он не хуже их. (Что впрочем другими путями он пытался сделать с самого начала фильма. Он никогда и не был искренним либералом.) Так что главное обличение, брошенное современным либералам, и произведшее такой громовой эффект по сути не состоятельно. Есть среди них и такие, кто грудью бы заслонил жертву расстрела. Хотя и их мотивы, увы, тоже могут оказаться позерскими. На виду и смерть мила… Ну, а совесть и счастье никого не интересуют.
Бердяев считает, что верховной ценностью не является счастье. Трагические этические конфликты опровергают ту ложную психологию и этику, которая видит в счастье цель человеческой жизни. Философ утверждает, что человеку внушили идею, что верховным благом и верховной целью является счастье, чтобы держать его в рабстве, и что всякая жизнь в мире есть несение креста. И человек должен нести крест не только свой, но и чужой, крест своих ближних. Бердяев даже утверждал, что человек должен искать для других несения креста, потому что несение креста есть просветление страдания и муки жизни.
В фильме никто, кроме подружки Шабунина, не испытывал искреннюю жалость к жертве. А жалость есть самое бесспорное и абсолютное, наиболее сопротивляющееся злу этого мира состояние человека. Блаженны милостивые, милосердные, жалостливые. Невыносимая жалость, которую вызывают у нас глаза жертвы, есть божественное состояние в человеке. Поэтому перед расстрелом жертве надевают мешок на голову. А вовсе не из сострадания, чтобы человек не видел направленных на него ружейных стволов.
Но жалость может стать источником богоборства и богопротивления. Из жалости и сострадания к твари человек может отвергнуть Творца. Отрицание Бога из-за причинимого им страдания может иметь очень возвышенный источник. Ведь сострадание есть переживание богооставленности твари. И вот это чувство богооставленности, в котором есть большая правда, ибо даже Иисус Христос пережил богооставленность на кресте. Богу-Отцу сказал: «Почто оставил Меня?». Это чувство может перейти в чувство богоотвержения. Из жалости к страдающей и стенающей твари человек может восстать на Творца и отвергнуть Творца. Это проблема Ивана Карамазова, терзавшая Достоевского. Переживание жалости, сострадания есть одно из самых потрясающих человеческих переживаний. Оно может захватить все человеческое существо до глубины, может привести к смерти, может привести к отрицанию и Бога, и мира, и человека.
Вот почему зрителю кажется, что он добрее всех героев фильма, и даже «добрее Бога», который постоянно допускает, что подобные истории повторяются. Но Бердяев находит и этому объяснение. Он утверждает, что Бог наш – трагичен, и поэтому подобные драмы ему вполне по вкусу. Так это или нет, решать каждому из нас. Жалко только девочку-солдатку.